Вопрос несколько упростился где-то через час-полтора после наших разговоров. Адлейба вышел на Центральный Комитет Грузии и сделал заявление о том, что он подаст в отставку. Мы связались с Центральным Комитетом партии. Вопрос был непростой. Надо было выработать Предложения по кандидатуре первого секретаря Абхазского обкома.
Александр Селиванов (ответственный организатор отдела партийного строительства и кадровой работы ЦК КПСС):
– 5 числа вечером мы вместе с Лобко В. Н. были у первого секретаря товарища Патиашвили. Я видел, что он в общем-то был не готов окончательно определить свое мнение, кого избрать первым секретарем Абхазского обкома.
Я почему так говорю, потому что это является частью моей работы. Он называл раньше другие кандидатуры. А где-то в 11 часов вечера стал называть людей, которые вообще никогда не фигурировали в качестве резерва. Мы посоветовались с другими членами бюро. Узнали их мнение. Они говорят, что Хишба вполне достоин быть избранным. И если это произойдет, то общественность и в Абхазии, и здесь, в Тбилиси, успокоится. Таким образом вопрос решится сам собой.
Рано утром товарищ Михайлов и Патиашвили улетели в Сухуми. И во второй половине дня вопрос был вынесен на Пленум. Пленум решил так, как определило бюро ЦК Компарии Грузии.
Виктор Лобко (заведующий сектором отдела партийного строительства и кадровой работы ЦК КПСС):
– После удовлетворения просьбы товарища Адлейбы об освобождении его от должности первого секретаря я не счел нужным ехать в Абхазию, остался в Тбилиси и оказался свидетелем тех событий, которые происходили.
6 числа состоялся Пленум Абхазского обкома партии. Когда митингующим стало известно, что Пленум состоялся, что решен вопрос с Адлейбой, там было явное оживление, чувствовалась радость. Но, к сожалению, митинг на этом не закончился, а лозунги резко изменились, даже складывалось такое впечатление, что страсти стали еще больше накаляться. В связи с тем, что обстановка не стала лучше, товарищ Патиашвили спешно вернулся из Сухуми.
Дом правительства и площадь Республики в эти дни жили своей собственной жизнью. Все, чем дышала и о чем говорила Площадь, было обращено к Дому. Но Дом молчал. Молчание Дома вовсе не говорило о безразличии. Там внутри тоже все кипело. Но если на Площади все проходило в едином порыве, в небывалом единении и подъеме чувств, мыслей и устремлений, то в Доме и в кабинетах ПК Компартии лихорадочно искали виновных, искали выход из положения, искали методы, чтобы погасить накал Площади. И наблюдая из Дома за Площадью, видели сами, читали донесения КГБ, сопоставляли увиденное и услышанное, но так и не нашли самого естественного и простого выхода – выйти на Площадь самим, лицом к лицу с народом, и попытаться сказать людям слова, идущие от сердца (если они, конечно, были). Ведь только в одном Тбилиси насчитывалось около двух тысяч профессиональных партийных работников. Аппараты ЦК, Тбилисского горкома и райкомов партии, парторги и парткомы на каждом предприятии, в каждом учреждении, где же все они были в это лихорадочное время? Только не там, где повелевал им быть партийный долг. Впрочем справедливости ради нужно сказать, что среди партийных функционеров, по сути, практически не было убежденных коммунистов. Поэтому они не могли никого и ни в чем убедить. Функционер, он и есть функционер, т. е. человек-функция, человек при кресле, присматривающий за другими и извлекающий выгоду для себя.