— Мы нынче собрались по случаю сочельника. А все равно я и сегодня выпью первую рюмку за товарища Сталина! — говорит Папильон, вставая, и поворачивается к портрету, приколотому к стенке. Папильон сам срисовал его, и хотя художник он не искусный, этот портрет ближе сердцу, чем отпечатанный в литографии…
— Правильно! — поддерживает Люсьен, гость Папильона, — А вторую — за здоровье Мориса!
— Я вот все не найду хорошего портрета Мориса, а потому пока и нет еще его портрета на стене. Но у меня есть фотография. На, погляди… — Папильон шарит в кармане пиджака, достает бумажник, открывает его и кладет фотографию на стол.
— Да ведь ты как будто не в партии, — говорит Люсьен, разыгрывая простачка. На самом деле он великолепно все знает.
— Верно. Но одно другому не мешает, — отвечает Папильон. — Ты что думаешь!
— За здоровье…
Старики проходят мимо, ничего обо всем этом не зная. Откуда им знать?
— Даниель, у меня не хватит храбрости.
В ответ он только крепче сжимает ее руку. Рука у нее теплая, мягкая. Карлотта не исхудала. Не то, что он. До сих пор она еще крепкая и полная женщина; на лице и на лбу почти нет морщин, и ни единой серебряной ниточки в черных блестящих волосах, стянутых на затылке в тяжелый узел.
— Даниель, мне страшно!..
Старик утаил от нее, что он предвидел это.
Они идут к молу. В порту слишком много охраны. А у берега мелко. Землечерпалка сегодня все-таки смолкла. Тишина. Только воет ветер, да когда он стихает на мгновенье, доносится парадный звон колоколов.
— Дорогая, так лучше…
Он знал, что она не согласится.
— Ты меня пугаешь! Даниель! Я не хочу!
Но все ее сопротивление лишь на словах. Карлотта покорна его воле.
— Ведь только одна минута, Карлотта! Даже меньше.
И только когда он вынимает из кармана обрывки толстой веревки — все, что смог найти — она начинает тихонько плакать.
— Так мы наверняка уйдем вместе, Карлотта…
— Нет, Даниель!
Она хотела крикнуть, но налетевший ветер заглушил ее голос. Она дрожит всем телом.
Андреани тоже. Но он дрожит и от страха, и от ярости. Он громко разговаривает сам с собой, чтобы ожесточить свое сердце, найти в себе силы выполнить решение, не думать о глубокой, мышиного цвета воде, которая плещется, бьется внизу о деревянные осклизлые устои пристани и набегает издалека-издалека, дробя в своих волнах лунный свет.
Андреани еле слышит слова Карлотты — так он углублен в разговор с самим собой: «Они собирались отнять у нас обручальные кольца! Ишь, чего захотели!» Он привязывает дрожащие руки жены к своей руке. «Они хотели забрать у нас обручальные кольца! Нет, получите совсем другое!»