Так же тесно взаимодействовал с наступавшими частями Вермахта и полк «Бранденбург-800». В то же время скоропостижно сформированный из спортсменов и «чекистов» отдельный мотострелковый батальон особого назначения (ОМСБОН), по сути дела, превратился в военно-бюрократическую структуру, располагавшуюся в собственном тылу, и высылавшую мелкие группы диверсантов то в одну сторону советско-германского фронта, то в другую. Все получилось по-советски — один с сошкой, семеро с ложкой. На одного активного диверсанта по ту сторону приходились взводы и роты, околачивающиеся в тылу собственном. Зато солидная структура этой организации радовала чиновный взгляд московских функционеров.
Практически ничего из зарубежного опыта не было учтено советской стороной. Разве что в партизанские отряды старались назначать профессиональных командиров и это было правильным решением, да вот беда — в стране имелось крайне мало хорошо обученных командиров, владевших тактикой партизанских операций.
Существовали и объективные причины слабой эффективности партизанского движения.
Во-первых, создать партизанский пояс в прифронтовом тылу немцев не удалось — партизаны не горели желанием связываться с Вермахтом (Ф. Меллентин отмечает, что кактолько в какой-либо местности появлялись немецкие армейские части, партизаны оттуда моментально «испарялись»), к тому же там свирепствовала военная контрразведка. А главные железнодорожные линии немцев хорошо охранялись и партизаны предпочитали держаться от них подальше, подрывая объездные, малоиспользуемые и вовсе не используемые линии. Восстанавливалось же полотно очень быстро — уложить два ряда рельсов, это не жилой фонд отстроить.
Во-вторых, не существовало единого фронта партизанской борьбы (от Баренцева до Черного моря) — в Карелии, Прибалтике, значительной части Украины и в Молдавии никаких партизан не существовало вообще. По сути дела, активная партизанская деятельность сгруппировалась в относительно узком районе — от Западной Двины и Припятских лесов с севера на юг, от Орловской области до Буга — с запада на восток. Таким образом, основные партизанские соединения находились далеко отлинии фронта и не везде немецкие тылы вообще знали о партизанах.
Еще одна особенность советского партизанского движения — оно опиралось исключительно на лес. Где был лес, там были и партизаны, где леса нет — там нет и партизан.
Диверсии или разведка?
В Москве долго определяли приоритетные цели для диверсионных акций — от нападений на вражеские гарнизоны до повал -ки телеграфных столбов. Решили сделать ставку на разрушение железнодорожных путей (это в собственной стране! О том, как все это потом восстанавливать, как обычно, не подумали) и на подрыв эшелонов. Но и тут дело обстояло кое-как: во-первых, фронт от основных партизанских зон располагался черт-те где, а посему диверсионные акции не могли ощутимо отражаться на положении действующих войск; подрыв эшелона где-нибудь под Витебском мало влиял на исход операций, скажем, под Ростовом. А кроме того, чтобы действия на железнодорожных коммуникациях вообще имели смысл, требовалось перекрыть партизанскими «пробками» все оккупированное пространство от Карелии до Крыма. Этою не наблюдалось.