— Они потребовали, чтобы им показали лагерь в Пруткове, куда отправляют пленных мятежников, — продолжал возмущаться обер-лейтенант Вортенберг.
— Я рад, что командование предоставило польской стороне такую возможность. Теперь и поляки, и представители Международного Красного Креста смогли воочию убедиться, что условия содержания военнопленных и гражданских беженцев в немецких лагерях полностью соответствуют международным нормам, — парировал подполковник Фрике.
— Этот генерал Бур требует, чтобы транспортировка, размещение, надзор и обслуживание, — последнее слово обер-лейтенант Вортенберг едва ли не выкрикнул, — находились в исключительном ведении германского вермахта! Он требует гарантий, что в отношении солдат Армии крайовой выполнение этих задач не будет вверено частям другой национальности!
— У генерала графа Коморовского, — так теперь Фрике именовал скрывавшегося ранее за псевдонимом командующего повстанцами, — есть все основания для такого требования. Кроме того, тем самым он демонстрирует нам свое уважение и веру в неизменно рыцарское поведение немецких солдат.
Фрике всячески приветствовал атмосферу, в которой проходили переговоры. Он показывал им копии коротких писем, которыми обменялись командующий немецкими силами фон дем Бах-Зелевски и граф Коморовский. С обеих сторон: ваше превосходительство, примите заверения, искреннее уважение и все такое прочее. Обер-лейтенант Вортенберг был человеком другого поколения, ему было наплевать на всех этих фонов и графов, его возмущало само слово «требуют».
При всем уважении к командиру батальона симпатии солдат были на стороне обер-лейтенанта Вортенберга. Они тоже были возмущены, когда узнали условия капитуляции. В договоре говорилось, что «ни один военнопленный не будет привлечен к ответу за свою военную и политическую деятельность во время боев в Варшаве, а также за деятельность, которая предшествовала данным событиям, это положение распространяется и на период после освобождения из плена».[33] Это положение распространялось и на нарушение других, имеющих силу закона, правительственных распоряжений, в частности, ранее совершенных побегов из плена и нелегального возвращения в Польшу. В отношении гражданского населения, которое во время боевых действий оставалось в Варшаве, также не будут приниматься репрессивные меры, даже за участие в боевых действиях и проведение военной пропаганды.
Многие из них действительно попали в штрафной батальон за куда меньшие преступления — за самовольную отлучку или просто за опоздание в свою часть из увольнительной, за невыполнение вздорного, а подчас преступного приказа, за неосторожно сказанное слово, за давние проступки, которые не имели никакого отношения к армии и боевым действиям. Все они считали, что вмененные им и совершенные ими преступления не идут ни в какое сравнение с преступлениями повстанцев.