В рассказе «Уста к устам» «внутренним» текстом был бездарный роман Ильи Борисовича. «Отчаяние» — роман о том, как убийца Герман писал повесть «Отчаяние». «Внутренний» текст «Приглашения на казнь» составили дневниковые записи Цинцинната. Роман «Дар» — наиболее сложная из набоковских «матрешек». Это «роман-коллаж», состоящий из целого ряда внутренних текстов, как стихотворных, так и прозаических. В рассмотренных мною «матрешках» я пытался прочитать «внутренние» тексты героев на контрастном по отношению к ним фоне авторского «внешнего» текста. «Внутренний» текст я воспринимал как чужой элемент, как «чужое слово». Слово автора отмежевывалось от слова героя и вступало с ним в диалог, в полемику.
Диалогическими я назвал и те ситуации, когда сам автор действовал в произведении как прием, как призрачный протагонист, auctor ex machina. Антагонизм авторского слова и слова героев-писателей принимал разные формы: легкой пародии, издевательства, скрытого вредительства и даже открытой вражды. Но антагонизм между автором и его пишущими героями смягчался прямо пропорционально талантливости «внутреннего» текста.
В рассказе «Уста к устам» автор заставил Илью Боисовича шаг за шагом повторить в собственной жизни жалкую судьбу его романа, а также судьбу им же самим сочиненного героя Долинина. В конце этой издевательской вивисекции автор каламбурно наказал незадачливого писателя тростью. Творческая неудача писателя была равнозначна смерти.
В «Отчаянии» автор, словно ветер, шевелящий листья деревьев, тревожил страницы Германовой рукописи. В этом романе автор-вредитель сдвинул ось, вокруг которой вращался зеркальный космос героя-солипсиста и его повести. Вдобавок он предал Германа постыдному наказанию палкой и довел отчаявшегося героя до сумасшествия. За творческое падение Герман был наказан не только смертью — криптографические намеки сулят ему посмертное пребывание в аду.
Чтобы следующий герой ясно понял, что за творческую неудачу писатель поплатится головой, Набоков откровенно пригласил его на казнь. В «Приглашении на казнь» художественное мастерство Цинцинната обрело опасную близость к границе, отделявшей творчество автора от творчества его героев. Порою (как, например, в центральной восьмой главе, целиком написанной Цинциннатом), казалось, что герой уже стоит одной ногой по ту сторону этой линии. Вот почему в момент казни автору не вполне удалось обезглавить героя. Творческой частью своего существа Цинциннат уже находился на территории автора. Благодаря творческой полуудаче, или, лучше сказать, почти-удаче, Цинциннат был в конце книги лишь полуказнен.