Теперь уже я оставила дверь приоткрытой, и Колин зашел без всякого смущения. От висевшего на шее белого полотенца его тело казалось еще более загорелым. Он подошел и застегнул мне платье.
— Новое? — спросил он.
Платье было новым, в обтяжку, тонкой шерстяной вязки, цвета бренди и куплено специально для встречи Рождества с его родными.
— Идет к твоим глазам, — заметил он, когда я кивнула, и снова я увидела в зеркале его глаза, темно-голубые и на этот раз с легким блеском веселья.
— Они совершенно необычного цвета, — добавил он. — Я обратил внимание сразу, как увидел тебя.
— Да, — по-детски отозвалась я, — конечно уж заметил. Мне всегда хотелось, чтобы они были голубыми.
Наступила еще одна короткая пауза, молчание, казавшееся многозначительным, и лицо, выглядывавшее из-за моего плеча, вдруг порозовело.
— Тебе нравятся голубые глаза?
Я уже наговорила лишнего, поступая именно так, от чего предостерегал меня Адам. Мне нравились голубые глаза, веселые, мерцающие, серьезные, поблескивающие — глаза, как море или как фиорды и озера родины владельца этих глаз. Я их обожала. Но какой же дурой я была бы, если бы созналась в этом.
— Да, но это потому, что у моего отца были голубые глаза, — торопливо объяснила я. — И во всем другом я очень на него была похожа.
Со щек Колина сошел румянец. Он выпрямился и чуть потрепал меня по плечу.
— Понятно. Ну, все равно ты выглядишь прекрасно, — великодушно добавил он.
По дороге в Ланарк Колин показал мне городок, где он родился, большую мрачную церковь, куда, как я уже догадалась, Камероны всей семьей ходили каждое воскресенье, и школу из красного кирпича, в которой учились он и его братья.
Встреча Рождества была обставлена старомодно. Миссис Камерон не признавала заокеанских украшений. У нее были остролист и плющ, и красные хлопушки с картинками про Санта Клауса, и ее поздравительные открытки выстроились на камине и вдоль пианино точь-в-точь как выстраивались у нас, когда я была маленькой. Тосты говорились и выпивались с торжественностью, которую я нашла очаровательной, а перед чаем мы уселись вокруг огня и пели рождественские песни. Я обнаружила, что мои родные и вправду были те «простые люди», о которых пел Колин, когда я в первый раз его увидела, и это так же согревало мне душу, как и сознание того, что я теперь была одна из них. Детские подарки, не исключая и подарков от Колина, тоже не представляли ничего особенного.
Когда мы управились с домашними делами, я рассказала моей свекрови, что Колин показал мне место, где он родился. Она рассмеялась.