Двери отеля выходили прямо на пустошь. Рядом на белой загородке с довольно мрачным видом сидела маленькая фигурка в бледно-розовом плаще. В холле я видела пожилую пару, которая вроде бы взялась присмотреть за ней. В приятной духоте запотевших окон, центрального отопления и табачного дыма они клевали носом над своими газетами.
— Хелло, Руфь, — остановилась я, — так ты добралась только досюда?
Она кивнула молча, как всегда.
— Скажи мне кое-что, — попробовала я ее расшевелить, — ты со всеми не разговариваешь или только со мной?
Ее глаза округлились. Они были не его цвета, но сейчас это ничего не значило. На меня смотрели странно насмешливые глаза Колина Камерона.
— Видишь ли, сегодня моя мама тоже уехала, и мне не с кем поговорить, — небрежным тоном сказала я. — Так что мы могли бы поболтать друг с другом — вот разве что я тебе не нравлюсь.
Просто удивительно было видеть, как выражение лица ее отца расплывалось по физиономии: брови вздернулись, рот приоткрылся и стал казаться больше, в каждой черточке было видно негодующее отрицание.
— Да нет же! — завопила она, чуть не падая с загородки. — Вы мне нравитесь, очень даже.
Это была такая полная и громкая победа, что я была ошеломлена. Громкая — тут я вдруг задумалась. Конечно, я мало слышала, как разговаривает Руфь, но я слышала Йена. Очень по-шотландски. Я задумалась, откуда это взялось. И ноги, обвившие столбики загородки — тоже было над чем подумать… круглые крепкие коленки… мне нечего стыдиться, мне нравятся мальчишеские коленки, когда они чистые… мальчишеские коленки …
— Большое спасибо, Йен, — подчеркнула я последнее слово. — А где же Руфь?
Вопрос как будто удивил его.
— Она поехала в Эксетер.
— С мамой и дядей Адамом?
Он так же смущенно помолчал, как и той ночью, когда я говорила о том, как мама возьмет их купаться. Потом он сказал:
— Да.
— Но я думала, что это ее тошнит в машине? — допытывалась я.
Йен снял руки с загородки и повернул их ладонями кверху, типично по-гэлльски пожав плечами. Его отец сделал такой же обескураженный жест во время своей болтовни с ведущим в «Галерее». Не удержавшись, я рассмеялась. И тут я вспомнила заявление Адама, что Руфь была заводилой, а Йен — просто статистом. Теперь я долго и серьезно разглядывала сидевшего передо мной статиста.
— А если мы вернемся в отель и спросим мистера и миссис Хендерсон, можно ли тебе пойти со мной прогуляться?
На маленьком лице расплылась улыбка, знакомая по обложкам пластинок. И она просто согревала душу.
Однако я старалась не видеть этой улыбки, пока спрашивала у миссис Хендерсон разрешения взять «Руфь» на прогулку, а «Руфь» стоял подобно ждущему ангелу, задумчиво почесывая ногу об ногу.