— Что вы хотите, мой дорогой, жизнь слишком коротка, чтобы терпеть тех, кто портит нам ее. Если бы люди были более мудрыми… мне не пришлось бы их травить. Я женщина слова и чести, но только толкую эти понятия, разумеется, на свой лад. Как мой дядюшка, который думал, что имеет право лишать меня невинности… В обмен на это я отобрала у него жизнь. Я с самого начала не была согласна со сделкой, которую он заключил относительно моего тела. Неожиданно мне показалось, что мне не требуется спрашивать его мнения насчет всего остального… его смерти, например. Поклянитесь мне, Гонорий, что вы мудрый человек. Мне было бы очень жаль, если бы вы умерли… Вы такой исключительный и бесценный, что мне вас будет не хватать.
Услышав столь сладостную угрозу, он расхохотался. С тех пор он редко смеялся по-настоящему. Его жизнь претерпела существенные изменения, стала зловещей и уродливой. Жизнерадостность Од была, несомненно, последним воспоминанием, которое позволяло ему вольготно дышать.
— То, о чем я вам поведаю, моя лучезарная Од… — начал Гонорий, но она прервала его, забавно сморщив личико:
— Должно остаться между нами? Ах, вы до такой степени забыли меня, мой дорогой?
Гонорий медленно вздохнул. Разве Од не была лучшим исповедником, о котором он мог мечтать? Единственным, кому он мог довериться. Он закрыл глаза и, с трудом выговаривая слова, начал:
— Од, моя великолепная… Если бы вы знали… Бенедикт умер, и я был виновником его агонии. Эта смерть причиняет мне такую боль, гложет меня изнутри, без передышки, но, тем не менее, она была неизбежной.
— Почему? — спросила она, нисколько не смутившись от такого признания.
— Потому что Бенедикт был одним из тех непорочных, упрямство которых может поколебать основы нашей Церкви. Он вбил себе в голову опасную химеру и отчаянно цеплялся за свою идею евангельской чистоты в то время, когда мы сами находимся в опасности, когда нам угрожают со всех сторон. Христианский Восток умер, и я сомневаюсь, что он когда-нибудь возродится из пепла. Сейчас мы должны, напротив, укреплять власть Церкви на Западе. Сейчас не время для диалога, обмена и открытости… Впрочем, они всегда были неуместны… Нас ждет церковная реформа, своего рода покаяние, я убежден, что это неизбежно. Од, мы гаранты порядка, твердости, без которых люди не смогут выжить. Силы, сущность которых я плохо понимаю, противостоят нам и пытаются уничтожить наше влияние. Некоторые монархи Европы, в частности Филипп Красивый, моя дражайшая, хотели бы разделаться с нашей властью. Но не это меня беспокоит, мы сумеем заставить их отступить. Признаюсь вам, совсем другие внушают мне страх.