За Мариголд, как хвост за воздушным змеем, тянулись Бон-Бон, Виктор, Дэниэл и остальные дети.
Мариголд потребовала, чтобы ей показали, как идет работа над призом, но прикусила язык, увидев на полу прикрытое одеялом тело. Бон-Бон поняла, что тут произошло нечто чудовищное, и прогнала свой выводок на улицу, оставив в мастерской лишь свою мать.
— Мариголд, дорогая, — произнес я устало, — здесь случилось несчастье. Пожалуйста, перейди через дорогу в гостиницу и подожди меня там.
Когда она удалилась, Джордж Лоусон-Янг первым нарушил молчание:
— Так кто же этот четвертый в черной маске?
— Какой четвертый? — заинтересовался суперинтендент. — О чем идет речь?
— Здесь, у его магазина, на Джерарда напали четверо в черных масках, — объяснил профессор. — Трое — это Роза Пейн, ее отец Эдди Пейн и Норман Оспрей. Джерард только что мне сказал, что вычислил четвертого, так что… — Он обратился ко мне: — Кто он и где мои материалы?
— Не думаю, что пленка у Черной Маски номер четыре, — ответил я.
— Что?! — воскликнул профессор. Он сник как подкошенный: я его обнадежил, а теперь норовлю завести в очередной тупик. Я разъяснил ему, что к чему.
— Четвертого нападавшего в черной маске просто наняли в помощь трем другим. Не думаю, чтобы он знал, что они ищут.
Но зато знал, подумал я, как изуродовать мне запястья.
— Однако он большой дока по части обезболивающего газа.
— Да кто же он, ради бога? — воскликнул профессор, который, как и суперинтендент, уже не мог сдержать нетерпение. Мне предстояло не самое легкое разоблачение на моем веку. Тем не менее…
— Кто был четвертым, Хикори? — спросил я.
Он стоял на полу на коленях, все еще прижимая к уху марлевый тампон с мазью.
— Почему вы меня об этом спрашиваете? — произнес он, подняв на меня глаза.
— Вы сжимали мне пальцы.
— Ничего я не сжимал.
— Боюсь, сжимали. Вы прижимали мою руку к стене, чтобы было удобней раздробить запястье бейсбольной битой.
— Да вы с ума сошли. Мне-то с какой стати было на вас нападать?
Проницательный вопрос, на который не было простого ответа. Я подозревал, что ответ связан с наличием у меня и отсутствием у него таланта стеклодува. Зависть — сильное чувство, и Хикори, рассудил я, не пришлось долго уламывать, чтобы он выступил против меня.
Но он по-прежнему не хотел признаваться.
— Точно, с ума сошли, — сказал он, поднимаясь на ноги и отворачиваясь, словно искал путь к бегству.
— Бело-зеленые шнурки, — заметил я.
Он замер и повернулся ко мне.
— Вы были в них здесь в день гибели Мартина Стьюкли. И на другой день они были на вас, когда вы украли пленки из его дома, а меня стукнули по голове оранжевым баллоном. Старший сын Мартина Дэниэл видел шнурки.