Так прошло утро; но когда пришел день, и ни один черт не зашел ко мне, это показалось мне странным, насколько я был знаком с туземцами других островов. Люди посмеивались над нашей фирмой и ее прекрасными станциями вообще, а над станцией Фалеза в особенности, и говорили, что все количество копры и в пятьдесят лет не окупит издержек, что мне казалось преувеличением. Но когда день миновал, а дела не было, мне стало не по себе, и в три часа пополудни я пошел побродить, чтобы рассеяться.
На лужайке я увидел белого человека в рясе, в котором, по лицу и по костюму, я узнал священника. По наружности он был добродушный малый, седоватый и такой грязный, что им можно было писать на листе белой бумаги.
— Добрый день, — поздоровался я.
Он ответил на туземном языке.
— Вы по-английски не говорите? — спросил я.
— Я говорю по-французски, — ответил он.
— Очень жаль, но я тут ничего не могу сделать, — сказал я.
Он заговорил сначала по-французски, потом по-туземному, что, по его мнению, было удобнее. Я понял, что он не просто тратит со мною время, а хочет мне что-то сообщить. Я с трудом понимал его. Я слышал имена Адамса, Кэза, Рендоля — последнее чаще всего — слово "яд" или что-то в этом роде и очень часто повторяемое туземное слово. Идя домой, я все время твердил его.
— Что значит "фуси-оки"? — спросил я Умэ, повторив приблизительно это слово.
— Убивать, — сказала она.
— Черт возьми! Слышала ты, что Кэз отравил Джонни Адамса?
— Это всякому известно, — ответила Умэ презрительно. — Дал ему белый песок, гадкий песок. У него есть еще бутылка. Положим, он дает вам джин, вы его не берите.
Я слышал столько историй в таком же духе и на других островах, с белым порошком во главе, что не придал им значения, а чтобы разузнать подробности, прошел к Рендолю и в дверях увидел Кэза, чистящего ружья.
— Хороша здесь охота? — спросил я.
— Первый сорт. Лес полон всевозможными птицами. Хорошо, кабы было столько копры, — сказал он, как мне показалось, лукаво, — но здесь, кажется, совсем делать нечего.
Я мог видеть в магазине негра, подающего что-то покупателю.
— Однако, это похоже на дело, — сказал я.
— Это первая продажа за три недели, — возразил он.
— Может ли быть? — спросил я. — Три недели? Толкуйте!
— Если вы мне не верите, — сказал он несколько резко, — можете пойти посмотреть в кладовую, она в настоящее время наполовину пуста.
— Мне от этого лучше не будет. Я могу сказать, что вчера она могла быть совсем пуста.
— Это верно, — усмехнулся он.
— Кстати! Что за человек священник? — спросил я. — Кажется, он доброжелательный на вид.