Этаж оказался не совсем безлюдным, но тем не менее все сошло гладко. Рауль Де-Лессепс спускался по коридору из общей комнаты отдела в свой кабинет, двигаясь в своей обычной манере… А это означало, что он выглядел так, словно его недавно здорово тюкнули по голове, разом отбив и память, и контроль над двигательными центрами. Он сонно болтался от одной стенки коридора к другой на заплетающихся ногах, разглядывая карточки, стишки и объявления, пришпиленные к дощечкам на дверях кабинетов его коллег. Он мог направляться в свой кабинет — похоже так оно и было, — но даже тот, кто хорошо его знал, не поручился бы за это. В зубах у него был зажат мундштук громадной желтой трубки. Зубы были не так желты, как трубка, но близко к ней. Трубка не дымилась еще с конца 1985-го, когда врач запретил ему курить после сильного сердечного приступа. «Я вообще-то никогда особо не любил курить, — обычно объяснял Рауль своим мягким рассеянным голосом, когда кто-нибудь спрашивал его про трубку. — Но без этого кончика в зубах… Джентльмены, я бы просто не знал, куда идти и что делать, даже если бы мне повезло и я попал бы, куда мне надо». В большинстве случаев он так или иначе был похож на того, кто понятия не имеет, куда ему идти и что делать… Как, например, сейчас. Иногда проходили годы, пока знавшие его люди обнаруживали, что он вовсе не тот рассеянный, напичканный знаниями дурачок, каким кажется. Некоторым же вообще так и не удавалось распознать это.
— Привет, Рауль, — сказал Тэд, перебирая связку ключей.
Рауль уставился на него, поморгал, перевел взгляд на двух людей за спиной Тэда, потом выключил их из поля своего зрения и вновь повернулся к Тэду.
— Привет, Таддеус, — сказал он. — А я думал у тебя нет никаких летних курсов в этом году.
— У меня их и нет.
— Тогда зачем же ты притащился сюда в этот поганейший из всех собачьих дней лета?
— Просто надо посмотреть заявки, — ответил Тэд. — Можешь быть уверен, я уберусь отсюда сразу, как только покончу с этим.
— Что у тебя с рукой? У тебя все запястье посинело.
— Ну… — пробормотал Тэд в смущении.
Придуманная им история выставляла его или пьяницей, или дураком, а скорее всего и тем и другим, но все же байку легче было выговорить, чем правду. Тэд поразился тому, как легко приняли ее полицейские — точь-в-точь, как и Рауль сейчас: он не задал ни одного вопроса насчет того, как и почему он ухитрился защемить руку дверью в туалете при собственной спальне.
Инстинктивно Тэд понял, что нужно придумать — даже во время адской, невыносимой боли он это хорошо знал. От него