— Мизинчик ревет! — весело сообщил Туфан домашним. — Ба-бах!
— И почему у тебя шампунь в волосах?
— Эй! Что случилось? — донесся из общей комнаты низкий голос Маджи — бабушка заерзала, пытаясь встать с трона. — Мизинчик цела?
Невзирая на боль в суставах, она дотянулась до своей трости и поспешила внучке на помощь.
— Просто дверь от жары рассохлась, на?[29] — сказала Парвати, громко вздохнув. — Дурочка.
— Но… а… ведро, — всхлипывала Мизинчик, икая. Она злилась на себя за то, что поддалась эмоциям. Слово «эмоции» всегда было ругательным в доме Митталов, его шептали с таким же осуждением, с каким говорят о душевнобольных. Избыток эмоций приводит к уйме пороков: высокомерию, непослушанию, одиночеству — все это губительно для девушек и вредит планам замужества.
— Ну, что стряслось на этот раз? — спросила Савита, почти не разжимая губ. Рот у нее был набит заколками, которые она по очереди вставляла в громадный шиньон.
— Она застряла, — ответил Туфан.
— Хай-хай, — огорченно выдохнула Савита, злорадствуя над бедой племянницы.
— Наверно, у тебя жар, — сказала Маджи, предложив наиболее вероятное объяснение, и приложила ладонь ко лбу внучки.
Дхир неуклюже поковылял прочь. Туфан поскакал за ним, словно за убегающим буйволом, и понарошку повалил двумя меткими выстрелами из джутового пистолета. Савита направилась в другую сторону, громко цокая языком. Маджи и Мизинчик медленно побрели в зал, а Парвати захлопнула дверь ванной.
Быть может, это просто скрипнули петли или рассохшаяся дверь уперлась в раму, но Мизинчику послышался тихий стон.
Щурясь от яркого солнца, Мизинчик и Маджи брели по двору, срывая цветы для пуджи. Маджи глубоко вдыхала ароматы, проходя мимо бесстыдно-карминных гибискусов и застенчивых розовых жасминов. Наконец она остановилась под джутовой веревкой. Свежий запах белья сулил очищение от случайной скверны, возможно еще оставшейся на теле после утреннего купания. Уже было жарко, и безжалостные солнечные лучи опаляли кожу.
— Я устала, — сказала Мизинчик дрожащим голосом.
— Скоро гроза, — сказала Маджи. — Вот все и замирает. Ночью грянет гром, засверкает молния и подуют муссоны. — Она остановилась и с тревогой уставилась на внучку: — У тебя все хорошо?
Мизинчик кивнула.
Быстрые взмахи короткой метлы на задней веранде, негромкое хлопанье белья на веревке, жужжание пчел в цветах — все так обыденно, что ей даже стало немного стыдно за свою пугливость. Наверное, она просто не туда поставила ведро — не под самый кран, а подвинула немного вбок. Ведь когда Парвати подошла к двери, вода была еще открыта, глаза щипал шампунь, и Мизинчику было плохо видно. Возможно, она все перепутала.