Вы когда-нибудь думали о том, что я говорила в школе, когда меня спрашивали о профессии папы? Бизнесмен? А в какой компании он работает? Какая у него должность? Вы не думали о том, что я рассказывала подружкам? Какие я придумывала истории? Я хорошо сочиняю. Подружки ни разу не приходили ко мне домой. Наш дом прилично выглядит, такой большой. Никто не может ничего заподозрить. Но у нас невозможно знать заранее, когда произойдет чрезвычайная ситуация, когда придут молодые, когда придут старшие — в костюмах, с коротко остриженными волосами, без мизинцев, со шрамами на щеках. Невозможно знать, когда эти люди снимут рубашки и обнажат татуировки на своих телах, когда к нашему дому подъедут десятки больших черных «мерседесов» и из них выйдут большие и суровые люди. Хотя папа и следит, чтобы собрания не проходили у нас дома, всякое может случиться. И что я тогда скажу подружкам? Что папа режиссер и у нас дома снимают кино про якудза?
Но, сэнсэй, я люблю этих людей. Я не знаю, что они делают. Я читаю газеты, слушаю радио и иногда читаю книги про якудза. Иногда там упоминают о Кёкусин-кай. Но никто из тех, кто судит о якудза, не знает о том, какие у этих людей сердца. Для журналистов они клоуны, герои рассказов, образы из кино, но не люди. А я люблю их. Они хорошие, они одинокие, потому что их выкинули из их семей, выгнали с работы. Они хотели делать то, что подсказывало им сердце, но кто-то не позволил им этого, будь то семья, отец, общество или школа. Им перекрыли кислород. Я знаю, они мне иногда рассказывали об этом. Среди них много корейцев, они зовут себя Мияке, Курода, Гото и Ито, но на самом деле они Чонг, Ким, Лин и Парк, я знаю. У них нет дома в Японии, им некуда идти. А папа дал им дом. Не спрашивал, кто, что, почему и куда, а сказал — приходи, будь с нами. Благодаря ему их уважают. Я вижу, как они раздуваются от гордости и становятся хорошими людьми рядом с ним. У них добрые глаза, они готовы умереть за своего брата, за своего босса, за меня. Иногда я ощущаю себя шестидесятилетней.
Этот журналист спрашивает меня: как это — жить с сознанием того, что твой отец — большой преступник? Что он понимает в этом? Знаете, его глаза блестели при встрече со мной, как будто он смотрел порнофильм.
Я знаю, что Тецуя очень сердится на вас, и я ничего не могу с этим поделать. Он будто бы объявил вам бойкот, что-то вроде черной карточки, и я беспокоюсь из-за этого. Я пыталась с ним поговорить, но сейчас нельзя. Мама тоже пыталась. Вы ведь — гайдзин и не знаете точно, как у нас надо себя вести. И кроме того, папа постоянно спрашивает про вас. Он просил, чтобы вы пришли. Да, да, вам разрешат навестить его. Сходите, ведь его скоро не станет.