Тот же пьяный говорит мне, что люди интересуются, кто этот высокий иностранец, который так много крутится с людьми из Кёкусин-кай. Правда, что он из американской мафии? Правда, что он из Цинциннати? Правда, что он из Израиля? Верно, что он из израильской разведки? Правда, что он заключил братский союз с боссом Тецуя? Скажи хоть что-нибудь, говорит он мне. Правда ли, передает он их вопросы, что он ищет своего друга из якудза и что тот друг — это его брат? Он что, не знает, что нельзя найти якудза, который испарился? Может, он на Кюсю, может, на Гавайях, может, в Америке или на Филиппинах. И вообще, зачем он ищет неприятностей? Он что, не знает, что в этом мире не задают вопросов? Говорит мне этот человек, от которого несет перегаром нигерийского коктейля.
Так проходит несколько недель, вплоть до той ночи в месте под названием «Королевский дворец», в Кабуки-чо. Одиннадцать часов вечера.
Лестничный пролет, обитый ковром винного цвета, ведет на второй этаж. Сидящие на первом этаже увеличиваются в сто раз, когда смотришь на них сквозь пыльные грозди стеклянных сосулек, свисающих с люстры. Йохан из Мюнхена сидит на диване из красного бархата с маленькой Норико, они переговариваются, прижавшись друг к другу. Одна его рука на плече Норико, другая облокотилась на белое пианино. По другую сторону инструмента сидит пианистка в черном бархатном платье и исполняет какую-то мелодию, подбадривая взглядами певца в сине-розовом одеянии с блестящими металлическими сосульками в руках. Три пары танцуют на площадке.
У ближних столов я узнаю троих из Кёкусин-кай. Они сидят развалившись, курят и что-то увлеченно обсуждают. Все они в шелковых костюмах, один в красном, другой в белом, третий в синем. Широкие цветные галстуки, много перстней на пальцах и темные очки. У них гортанная, ворчливая и воинственная манера разговора.
Они самодовольно осматривают место, изучая окружение, смотрят так, будто все место принадлежит им. Может, так оно и есть. По невидимому намеку непонятно откуда рядом с ними внезапно появляется официант, покорно подает им что-то, согнувшись в низком поклоне. Может, это место и принадлежит им. Они громко смеются, но большинство присутствующих понижают голоса и не смотрят в их сторону.
Три часа утра. Два старика сидят за столом. Их белые головы покоятся на столе, покрытом шелушащейся позолотой. Они спят, между ними — пустые чашки из-под супа.
Две девушки, филиппинки на вид, поднимаются на второй этаж. Одна присаживается рядом с кудрявым мужчиной и начинает его в чем-то убеждать. Другая заходит в туалетную комнату с полотенцем и косметикой, и выходит через какое-то время, умытая и причесанная. Она заменяет свою подругу, ту, что сидит рядом с кудрявым мужчиной, и тоже пытается его в чем-то убеждать и о чем-то просить. За соседний стол садится полненькая девушка, тоже филиппинка.