Соискатели подавали заявки на грантовое финансирование руководителям кластеров и далее в инвестиционную службу. Проекты проходили более тщательную экспертизу, выходили на грантовый комитет под председательством Виктора Вексельберга. К концу 2011 г. гранты получили порядка 300 проектов, не более 13 % от общего количества участников.
По какому принципу Сколково наделяло компании деньгами? «Мы отстаиваем присутствие в наших советах и экспертных группах ученых потому, что для нас очень важно, чтобы в проектах, которым мы даем гранты, было что-то достойное с интеллектуальной точки зрения, — говорит Алексей Бельтюков, который входит в состав грантового комитета. — Когда в основе проекта лежит правильная научная идея, даже если наши инвестиции не позволяют компании сразу „допрыгнуть до рынка“, само направление может получить развитие, что-то вырастет рядом, образуются новые компании и новые разработки»[74].
С Алексеем Бельтюковым интересно общаться прежде всего потому, что он старается всегда честно отвечать на вопросы, находящиеся в его компетенции.
«Правда ли, — спросил я его, — что определенным людям, имеющим связи „там, где надо“, деньги в Сколково выдают чуть ли не по звонку сверху?»
«Неправда», — ответил Бельтюков и признался, что на первых порах такие просьбы были, но сотрудники Фонда, отвечающие за принятие решений, быстро научились их игнорировать, и просьбы прекратились.
«Нам очень нравится процедура присвоения статуса участника проекта, — говорит Бельтюков. — Она не допускает никакого вмешательства извне, и для нас это исключительно важно, ведь с момента нашего создания все только и ждут, когда же мы начнем „пилить“. И как только мы дадим какое-то основание так считать, можно будет ставить крест на нашей деятельности. Не потому что нас всех тут разгонят; государство почему-то очень толерантно к этому относится. Как раз предприниматели, ради успеха которых и затевалось Сколково, относятся к коррупции очень негативно. Ведь как рассуждают те, кто сталкивается с коррупционной структурой? Раз „пилят“, значит, надо пойти с кем-то и договориться, а если я не знаю, с кем договариваться, то и идти нет никакого резона. Мы делаем все, чтобы стало понятно: „спилить“ здесь невозможно. И тогда, может быть через несколько лет, все уляжется. Мы постараемся продвинуться в этом направлении, в процедуре присвоения грантов максимально уменьшим влияние человеческого фактора. Это сложная история, потому что более тщательная экспертиза проекта требует личного общения с заявителем. Если сейчас заявка подается в кластер, и уже кластер принимает решение, будет ли он ее продвигать, то мы думаем над тем, чтобы заявка на грант, как и заявка на статус участника, подавалась на веб-сайт, а дальше уже шла проверка документов и отправка материалов экспертам. Это не только исключит фактор предвзятости, но и увеличит нашу пропускную способность. Гранты, понятное дело, получат не все, но наша задача — как можно быстрее сообщить человеку окончательное решение. Глядя на себя в зеркало, мы считаем, что мы очень медленные, бюрократичные, отвратительные, ничего не понимающие, мучающие предпринимателей своими придирками и требованиями. Но когда мы сравниваем себя с другими государственными агентствами в России, мы считаем, что мы лучшие. Скорость принятия нашего финансового решения в несколько раз быстрее. Над нами не довлеет требование обеспечить возврат инвестиции, а это тоже инструмент толерантного отношения к неудачам».