…В просторном, отделанном мрамором холле Института мировой экономики и международных отношений Российской академии наук на Профсоюзной улице в Москве было очень тихо и прохладно. На стене висел фотопортрет с черной ленточкой и скупым описанием жизненного пути и научных достижений успошего. «Траурную доску с цветами на первом этаже можно уже не снимать, — сказала мне Ирина Дежина. — Старики уходят». Уходят те, кто делал славу советской науки[52].
На встречу со мной Ирина Дежина пришла с дня рождения коллеги по институту. Коллеге исполнилось 82 года. Из окна ее кабинета на 17-м этаже сквозь запыленные окна открывался великолепный вид на город, на монументальную башню Московского государственного университета — один из символов былого величия советской научной мысли.
Призвание Дежиной — незапыленным взглядом смотреть на это былое величие. Она — ученый редкой специализации: вот уже много лет Дежина исследует российский научный мир.
Материал для изучения довольно печален. Печально ходить по гулким, пустынным мраморным холлам, по истертому линолеуму институтов, где дремлют в стеклянных будках никому не нужные вахтеры, где на первых этажах торгуют недорогой одеждой из Белоруссии, подогревают в микроволновках жареные куриные окорочка и наливают в пластиковые стаканчики невкусный растворимый кофе. Такие же мысли навевает изучение одних только закатов, умирания или распада. Впрочем, в мире достаточно исследователей, которые находят удовольствие и в этом.
Ирина Дежина говорила о том, в российской науке остались одни старики и дети. Еще на так давно в ней практически отсутствовала прослойка ученых в возрасте от 40 до 50 лет. Теперь не осталось никого от 35 до 55. Связь поколений прервалась, точка невозврата пройдена.
Ирина Дежина незнакома с Машей Новиковой, но говорили они об одном и том же. В России некому учить и не у кого учиться. «Ученых средних лет нет и не будет, — с нажимом говорила мне И. Дежина. — Поезд ушел. Государство упустило момент».
«Ну хорошо, пусть старики и дети, — возражал я. — Но ведь, как говорится, старый конь борозды не испортит. И среди стариков много классных ученых. И потом, ученые, которые состарились в своих институтах, — они ведь не сидели все это время сложа руки? Может, этого всего хватит для сотворения Чуда? А там, глядишь, и детишки подрастут».
Ирина Дежина откровенно отвечала, что не знает ответа. И никто его не знает. Потому что никто всерьез не задавался вопросом, что же на самом деле осталось в российских научных институтах. «Попытки собрать какие-то показатели продолжались десять лет, но ничего не дали, — объясняла она. — Потому что собирали не то и смотрели не на то. Считали публикации, количество ученых до 39 лет, патенты, сколько защищено диссертаций. Но это абсолютно ни о чем не говорит. Потенциал можно оценить, когда ты своими ногами приходишь в институт и смотришь, какое там стоит оборудование, есть ли вокруг него мусор, то есть работают на нем или же оно „стерильное“. Если там молодые ученые, надо выяснить, о чем они говорят, какие у них мысли. Все это в рамки количественных формальных отчетов, которые у нас так любят, не укладывается. Это экспертная оценка, провести экспертизу могут только те, кто разбирается в предмете исследования. А у нас, оказывается, и экспертов своих тоже уже давно нет. Из-за рубежа пригласить? Но у нас же шпиономания, все боятся, что у них что-нибудь украдут».