Придя домой и увидев в кухне Холланда, Карл тотчас же перед ним повинился. Вынул из пластикового пакета позаимствованные фигурки и протянул Мортену вместе с новой коробкой. Сказал, что ужасно сожалеет о своем поступке и никогда больше так не будет. Что во владения Мортена он в его отсутствие вообще больше ни ногой. И хотя он ждал, что Мортен будет недоволен, реакция его удивила. Карл никогда не видел, чтобы столь крупный, увесистый мужчина, показательный образец того, какой вред наносит излишек жиров в пище и малоподвижный образ жизни, так напрягся от злости. Оказалось, что подобное тело может прямо-таки трястись от возмущения и что для выражения своей обиды человек способен найти очень много разных слов. Пожалуй, он не просто наступил Мортену на больное место, а прямо-таки растоптал его по ламинату.
Карл с досадой взглянул на пластиковую семейку на краю кухонного стола, жалея о том, что сделанного не вернешь, и тут тяжесть в груди возникла вновь, уже в совершенно иной форме.
В пылу бурных заверений, что Карл может искать себе нового квартиросъемщика, Мортен не замечал, что у наймодателя возникли свои проблемы — пока Карл не повалился на пол в корчах. На сей раз болью в груди дело не ограничилось. Внезапно Карлу стало тесно в собственной оболочке: кожа, казалось, вот-вот лопнет, мускулы рвались от притока крови, а мышцы живота свело такой судорогой, что все кишки словно притиснуло к позвоночнику. Было не то чтобы больно, а просто невозможно дышать.
И вот уж Мортен склонился над ним и, вытаращив поросячьи глазки, спрашивал, не принести ли стакан воды.
«Стакан воды? — пронеслось у Карла в голове, между тем как ошалелый пульс вытворял что-то непотребное. — На кой черт мне вода?» Он хочет побрызгать на Карла из этого стакана, чтобы напомнить ощущения летнего дождя, или думает влить воду ему в рот сквозь стиснутые зубы, из которых сейчас вырывалось шипение сдавленных мехов?
— Да, спасибо, Мортен, — заставил он себя сказать.
Главное было, что они пошли друг другу навстречу, чтобы обрести взаимопонимание где-то на полпути в родной кухне.
Когда Карл наконец сумел подняться и был пристроен в самом просиженном углу дивана, испуг Мортена сменился прагматическими соображениями. Уж если у такого рассудительного мужчины, как Карл, извинения сопровождаются проявлениями нервного расстройства, то можно верить, что они идут от души.
— О'кей, Карл. Значит, мы договорились и поставим на этом крест, — сказал Мортен, глядя куда-то в пол.
Карл кивнул. Он готов был согласиться на что угодно ради мира в доме, чтобы как-то скоротать оставшиеся часы перед тем, как Мона Ибсен примется копаться в его внутреннем мире.