«Эта тень хочет причинить мне зло», — подумала она и, обхватив себя руками за плечи, продолжала пристально следить за пятном. Оно постепенно увеличивалось и наконец застыло над нижним краем иллюминатора, будто тень человека, сидящего на высоком табурете.
«Видят ли они меня?» — подумала Мерета и, напрягая зрение, посмотрела на стену у себя за спиной. Да, белая поверхность стены четко выделялась из тьмы, ее разглядел бы любой, кто не привык жить во мраке. А значит, и ее, Мерету, эти, снаружи, тоже могут видеть.
Всего несколько часов назад она приняла из шлюза бачок с едой: она знала это совершенно точно, поскольку единственное событие ее жизни изо дня в день происходило регулярно и ритмы организма настроились на него. До прибытия следующего бачка осталось еще много, много часов. Тогда зачем они сейчас тут? Что им нужно?
Очень медленно Мерета встала и пошла к окну. Тень за стеклом даже не шелохнулась.
Тогда Мерета приложила ладонь к стеклу, закрыв ею черную тень, и стала ждать, глядя на свое полузаслоненное отражение. Так она простояла до тех пор, пока не усомнилась, стоит ли доверять собственному рассудку. Есть ли тень — или ее нет? Может быть, так, а может, иначе. Почему сейчас кто-то должен стоять за стеклом, если раньше никто в него не заглядывал?
— Подите вы к черту! — крикнула она так, что эхо отдалось в теле, будто электрический разряд.
И тут вдруг это произошло. Мерета отчетливо увидела, как тень за стеклом сдвинулась — немного вбок и немного назад. Чем дальше от стекла, тем больше она уменьшалась и становилась более расплывчатой.
— Я знаю, что вы там! — крикнула Мерета; ее пробрал озноб, губы и все лицевые мышцы задрожали. — Убирайтесь отсюда! — прошипела она, наклонившись к стеклу.
Но тень осталась на том же месте.
Тогда Мерета села на пол, уткнулась в колени и обхватила голову руками. От одежды сильно тянуло затхлостью. Она носит эту блузу, не меняя, вот уже три года.
Серые сумерки висели в помещении день и ночь, но это было лучше, чем полный мрак или никогда не гаснущий свет. Они давали выбор: можно было не замечать света или не замечать тьмы. Теперь она уже не закрывала глаз, когда хотела сосредоточиться, а позволяла мозгу самому решать, в каком состоянии ему удобнее отдыхать.
Этот серый свет содержал множество оттенков — почти как во внешнем мире, где день может быть по-зимнему ясным, по-февральски темным, по-октябрьски серым, дождливо-пасмурным, сияющее-ярким и включать всю палитру красок. В этих стенах ее палитра ограничивалась черным и белым цветом, и она смешивала эти краски, смотря по настроению. Пока у нее был холст в виде этого серого цвета, ей еще не грозило безнадежное отчаяние.