… Метеостанция находилась неподалёку от барака технического отдела, и в обеденный перерыв Ромашкин встретился с Вильгельмом Сапрыкиным. Молодой, долговязый и на вид очень тщедушный парень в огромных светофильтрах — «консервах» ходил по лужайке, на которой были расставлены приборы, делал записи в журнале.
Узнав о цели прихода Ромашкина, Сапрыкин не очень радушно сказал:
— Ну ладно, пройдёмте в мою конуру.
«Конура» представляла собой небольшую комнату. Войдя в неё, Костя увидел карты и графики на стенах, обшарпанный канцелярский стол, книжную полку, железную койку с наброшенным на неё серым солдатским одеялом. Видимо, для Сапрыкина «конура» была и местом работы и местом жительства.
На столе лежали несколько фирменных редакционных конвертов и листок бумаги со стихами. Под стихами стояла подпись: «Вилли Коленкоров».
— Это ваш псевдоним — Коленкоров? — почтительно спросил Ромашкин.
— Да, — почему-то вздохнув, ответил поэт. — Фамилия у меня не очень благозвучная… А вы любите стихи?
— Люблю, — убеждённо сказал Ромашкин. — Даже пытался писать в детстве. Бальзаку помогал творить кофе. Диккенс после каждых пятидесяти строк выпивал стакан горячей воды. Брамс для вдохновения чистил обувь. Бетховен отпускал бороду. Я делал и то, и другое, и третье, но… не помогло. Интеллигента творческого труда из меня не вышло. Но стихи очень люблю! Однажды даже выучил наизусть стихотворение, которое, как казалось, запомнить вообще невозможно.
— Разве такие стихи есть?
— Есть! Стихотворение старинного английского поэта Роберта Саути «Лодорский водопад». Оно написано в форме треугольника и состоит в основном из пятидесяти трёх деепричастий.
Следов нерадушия, с которым Вилли встретил Ромашкина, уже не осталось. Он смотрел на Костю по-детски доверчиво и влюблённо.
— А вы, наверное, тонкий ценитель поэзии! Их, к сожалению, немного. Даже в редакциях.
— Вас в редакциях обижают?
— Угу, — горестно подтвердил поэт. — Пишут: хорошо, мол, что я, работник стройки, сочиняю стихи. Советуют читать классиков. Но не печатают. У меня пет маститого поэта-покровителя, который предпослал бы моим стихам двадцать строк текста: «В добрый путь!» Кроме того, нынче печатают тех, кто пишет непонятно. И рифма неясная, и смысл недосягаем. Раньше некоторые поэты писали о том, что с ними станется после смерти, в загробном мире. Теперь пишут о том, что с ними было, пока они ещё не родились. И всё-таки я себе дорогу найду!
— Хотите, Вилли, мы будем вашими покровителями?
— Вы опять про то же? — с горькой усмешкой произнёс Сапрыкин-Коленкоров. — Чтобы я писал стихи под карикатурами, частушки? Помните, было однажды сочинено такое четверостишие: