Теперь приходилось отказаться не только от небольшого состояньица, но и от ремесла, ибо, чтобы достать сумму в четыре тысячи флоринов, надо было продать аптеку.
Это заняло определенное время, в течение которого дедушка по–прежнему оставался в тюрьме.
Наконец бабушке удалось осуществить продажу и, получив плату, прийти, чтобы освободить несчастного узника.
В мрачной темнице заскрежетали замки, заскрипела массивная дверь, и бабушка упала в объятия мужа.
— Наконец–то ты свободен, Жером! — воскликнула она, покрывая поцелуями осунувшееся лицо мужа. — Ты свободен! Правда, мы разорены, остались без всяких средств.
— Ба! — ответил дедушка, сияя от радости. — Мы разорены, по я на свободе. Будь спокойна, жена. Я буду работать и восстановлю погибшее состояние! Давай уйдем отсюда, я здесь задыхаюсь.
Казначею монсеньора отсчитали деньги.
Пока длилась эта процедура, Жером Палан бросал на служителя косые взгляды.
Потом он выслушал, внутренне дрожа от ярости, небольшой выговор, которым аббату показалось кстати сопроводить получение штрафа. Завладев распиской и взяв жену за руку, дед поспешил уйти из тюрьмы и из города.
По дороге моя бабушка, не сказав мужу ни слова упрека, много говорила о нужде, которая грозила их детям.
Нетрудно было заметить, что она хотела, чтобы дедушка вернулся домой и хорошенько проникся серьезностью положения. Пусть задумается, сколько денег пропало из–за охоты.
Но дедушка, по мере их приближения к Тэсу, все меньше и меньше понимал слова жены и, всецело занятый одной–единственной неотвязной мыслью, едва, казалось, слушал.
Когда в воздухе стали слышны уличные запаха, к нему вернулись опасения, забытью в тюрьме. Он снова дрожал при мысли, что в день ареста, когда лесники вели его в льежскую тюрьму, лай смолк из–за того, что с собаками случилось что–то ужасное.
Дедушка очень переживал, но ни разу не спросил о собаках жену.
Вернувшись домой, он даже по взглянул на пустую аптеку и заброшенную лабораторию, которые почти сто лет принадлежали сначала отцу, потом сыну, а через несколько дней должны были перейти в чужие руки. Он схватил в охапку детишек, ждавших его на дороге, а потом, поставив их на землю, побежал прямо на псарню.
Через несколько мгновений дед вернулся с блуждающим взглядом, взволнованный и бледный как мертвец.
— Собаки! — крикнул он. — Где мои собаки?
— Какие собаки? — спросила бабушка, вся дрожа.
— Фламбо и Раметта, черт побери!
— Разве ты не знаешь? — отважилась бабушка.
— Отвечай! Где они? Ты их продала, чтобы пополнить мошну епископа, будь он проклят? Они сдохли? Говори!