Вы узнаете позже, угасла ли ненависть в сердце моего деда. Однако, думается, что уже сейчас, не опасаясь повредить занимательности истории, я могу сказать, что она укоренилась сильнее прежнего в сердце Томаса Пише. Поэтому, узнав из разговоров, что дедушка стал таким же знатным охотником, как покойный Немрод, и что, захваченный необузданной страстью к охоте, он почти всегда смотрит сквозь пальцы на рвы и межевые столбы, обозначающие конец общинных владений и начало земель сеньоров, Томас Пише пообещал себе, что при первой же возможности, предоставленной ему дедом, он докажет, что, если гора с горою по сходятся, то человек с человеком сойдутся.
Дедушка об этом не знал. Возвращение Томаса Пише сильно его раздосадовало, однако, в конечном счете, он был добрым малым. Как–то, сидя за бутылкой славного вина, он увидел проходившего мимо Томаса. Дедушка встал из–за стола и, сделав несколько шагов к двери, позвал:
— Эй, Томас!
Томас обернулся и стал смертельно–бледен.
— Что? — спросил он.
Жером вернулся к столу, налил два стакана и с вином в руках подошел к двери.
— Душа не просит, Томас? — спросил он.
Но Томас отрицательно покачал головой:
— Не с тобой, Жером.
И вышел.
Дедушка вернулся на место, выпил один за другим оба стакана и промолвил:
— Это плохо кончится, Томас. Ото плохо кончится!
Бедный дедушка! Он и не подозревал, как близок был к истине.
Понятно, что при таком умонастроении двух человек, один из которых охотник, а другой — егерь, катастрофа неминуема. Таково было всеобщее мнение.
И катастрофа не заставила себя ждать.
Мы говорили, что благодаря симпатиям лесничих льежского епископа и местных сеньоров все мелкие провинности сходили дедушке с рук.
Однако от этой безнаказанности он так осмелел, что уже не ограничивался вторжением в окраинные поместья и княжеские угодья, когда туда бежали его собаки. Бывало и так, что, не поймав ничего в общинном лесу, он дерзко гнал дичь по владениям епископа, находя какое–то злорадное удовольствие в том, чтобы бросить вызов и светской, и духовной власти высочайшего прелата. Сами понимаете, это но могло так продолжаться.
Однажды епископ охотился с молодыми сеньорами и красивыми дамами в местах, которые называют Франшимонские барьеры, — надо сказать, льежские епископы всегда отличались любовью к светским развлечениям. Несмотря на прекрасную компанию, а может быть, из–за прекрасной компании, в которой он оказался, Его Светлость был в отвратительном настроении.
Обстоятельства, как мы увидим дальше, были по лучше настроения. Трижды за утро его собаки сбились со следа. Первый раз со следа одного оленя на след другого. Второй раз — на след лани. И наконец — бывают же несчастливые дни — они дали лани ускользнуть.