— Я не верю. — закончила Анаит. — Я ничему тут не верю. Он торопился, это все делалось впопыхах, на коленке. Но не настолько впопыхах, чтобы получилось вот так.
Телохранитель, выпускник токийского филиала, что-то чертит в своем блокноте. Пару раз просматривает отдельные фрагменты записи. Думает. Потом принимается готовить завтрак: и правда, уже утро. Позднее, нежное, лиловато-сиреневое, прозрачное северное утро. Наблюдать из-за двойного стеклопакета очень приятно. Выходить туда не хочется. Но придется. Сон так думает — смешивает сухие фрукты с хлопьями, заливает здешним вариантом кислого молока.
— Вы правильно не верите, — говорит он наконец. — Эта женщина не должна была дойти, не должна была выстрелить, не должна была выстрелить второй раз. Там двое или трое стрелков только в зале. Конечно, и по дороге тоже. Господину Шварцу было некогда отдавать распоряжения поддержке, значит, основные инструкции они получили заранее. Ей позволили стрелять. А ведь она могла выстрелить в вас или в Шварца. Она очень хороший стрелок, — качает головой Сон. — Ей была выгодна смерть господина Морана?
— Кажется, она его… любила.
— Это не ответ, — улыбается телохранитель.
— Она попросила господина Сфорца дать ему корпоративное гражданство. И не выдавать. Торговалась за его жизнь. Вряд ли с его ведома. Смерть господина Морана могла быть ей и выгодна. Но еще за час до того госпожа Лехтинен ее по всем признакам не хотела.
У хлопьев чуть прикопченный дымный вкус, может быть, не у хлопьев, может быть, у меда, с которым их пекли. А может быть, ей просто теперь всюду мерещится дым.
— Ей позволили сделать первый выстрел. А потом позволили сделать второй, когда увидели, куда пошел первый. У господина Шварца очень дисциплинированные люди. Для студентов — исключительно.
— Это студенты? — Анаит до сих пор надеялась, что это какие-нибудь сотрудники факультета.
— Одного я видел в мастерской. Трудно поверить, что господин Шварц сказал правду о своих намерениях. Он не хотел дискредитировать Морана. Он хотел его убить. — И поясняет: — Рогатка. Нельзя останавливать, когда человек уже полностью готов стрелять. Он может дожать спуск от боли или удара. Госпоже Лехтинен было все равно. Мотивы господина Шварца мне непонятны.
— Я не могу ручаться… но под конец, кажется, его огорчило то, что огорчилась я. И еще немного его смутила госпожа Лехтинен. Но совсем немного. Я бы исходила из того, что он хотел всего, что произошло. Скандала. Уголовного дела. Отставки по профнепригодности. Возможно, ареста. И только меня он обижать не собирался. Я ему… понравилась? Пригодилась?