— Делай его! — заорал Лаврик.
Не колеблясь, Мазур выхватил пистолет и, отскочив на шаг, чтобы лучше видеть цель, выстрелил прямо через стекло. И еще раз. Паршивец в черных погонах еще сползал в люк, нелепо взмахнув руками, а Лаврик уже перекинул рычаг, втоптал педаль до пола, автобус с ревом, визжа покрышками, прямо-таки прыгнул вперед, вильнул, задев правым бортом куцый стальной бампер броневика. Отчаянный скрежет, всех швырнуло вправо-влево — но Лаврик уже свернул за угол и помчал как бешеный.
— Чем-то мы ему не понравились, точно… — процедил Лаврик, глянул в зеркальце. — С-сука…
Мазур оглянулся. Броневик показался в конце улицы, припустил следом. Лаврик свернул, промчался до конца квартала, еще раз свернул, еще…
Броневик то показывался сзади, то исчезал из виду. Походило на то, что двое оставшихся в живых членов экипажа не на шутку обиделись и решили поквитаться. А пушка у них, между прочим, в шестьдесят миллиметров, и выжать по асфальту может все девяносто…
Автобус несся по вымершим улицам, где все витрины закрыты жалюзи, окна зашторены, а на улицах не видно ни единой живой души… Вот-вот уже казалось, что оторвались — но клятый коротыш вновь и вновь появлялся на хвосте.
— Не отцепится, — сказал Мазур. Оглянулся: — Гранаты есть у кого? Отлично. Лаврик, за углом тормознешь…
Лаврик так и поступил, свернув за угол. Мазур первым выпрыгнул наружу, выглянул из-за угла трехэтажного кирпичного дома, увидел совсем близко тупое рыло броневика, высунувшего башку из лючка механика-водителя — и выстрелил, держа пистолет обеими руками. Справа от него широко размахнулись двое — Журавель и Леон, этакое вот неожиданное боевое братство…
Грохнули взрывы. Гранаты легли точно под правое переднее колесо — ну, а Мазур не сомневался, что попал, — броневик занесло, он вильнул, припадая на искромсанное осколками колесо, завалился набок, уже никем не управляемый, и его метров двадцать пронесло так по асфальту, пока он не вмазался со страшным грохотом в стену дома. Зрелище нелепое и жутковатое…
И настала тишина. Броневик лежал, упершись башней в стену, засыпанный осколками двух вылетевших оконных стекол. Добротная стена довоенной постройки все же устояла, когда в нее влепились пять с половиной тонн железа.
Мазур с Леоном переглянулись и поняли друг друга без слов — даже если третий член экипажа и уцелел при ударе, его крепенько поломало или по крайней мере шваркнуло так, что он еще очень долго не сможет внятно объяснить, кто его столь прежестоко изобидел. К тому же он не мог рассмотреть толком ни лиц, ни одежды, наверняка не успел бы. А значит, не стоит тратить драгоценное время, чтобы извлекать его из этой консервной банки ради известных целей…