Публика собралась примечательная. Первые три ряда занимали молодые люди студенческого вида, которых, сразу видно, происходящее интересовало всерьез — они слушали речи с живейшим интересом (некоторые даже что-то записывали), сияли искренними улыбками, аплодировали рьяно. А вот остальные ряды, десятка два, заполнял народец, с первого взгляда от них отличавшийся: эти сидели с таким видом, словно их наловили на улице, отобрав тех, кто одет поприличнее, кратко проинструктировали и загнали сюда со строжайшим наказом не подкачать (зная полковника Мтангу, нет никаких сомнений, что именно так и обстояло). Среди них там и сям расселись мордастые молодчики в цивильном — именно они в нужных местах разражались бурными аплодисментами, которые торопливо подхватывала массовка. Примерно посередине, в крайнем справа жестком кресле, сидел и сам полковник Мтанга — благостный, с улыбкой доброго дядюшки (и время от времени с зорким прищуром оглядывал своих молодчиков, не сачкуют ли).
На душе у Мазура скребли кошки — предсказанное Лавриком будущее, очень похоже, могло обернуться реальностью. Не в первый раз Самарин оказывался провидцем. Нешуточная тоска охватывала при мысли, что и в самом деле придется осесть здесь надолго, в дурацкой роли военного атташе, фаворита, инструмента чужих, совершенно ненужных ему и неинтересных игр. И если так и обернется, куда тут деться военному человеку? Получивши прямой приказ? То-то и оно…
Хотелось хватить добрый стаканчик — ах, как он сейчас понимал международника, — но эта бодяга еще часа на два, не меньше. На трибуне еще разливается последний по счету кинорежиссер, потом будут выступать африканские классики, потом покажет свое искусство «Рябинушка» (в крайне урезанном составе из-за малых размеров здешней сцены), потом, дабы показать, что и они не лыком шиты, отметится здешний ансамбль песни и пляски… И еще какая-то культурная программа, мать ее за ногу… Точно, часа на два…
Его осторожно тронули за плечо пониже левого погона, и он повернул голову. За спиной стоял запакованный в черный костюм субъект с неприметным и скучным лицом вечного холуя — Мазур его пару раз видел в посольстве, какая-то мелкая сошка.
Он вопросительно поднял брови. Склонившись к нему, посольский сообщил быстрым полушепотом:
— Кирилл Степанович, вас срочно вызывает товарищ посол…
Что бы это ни означало, оно в первую очередь было избавлением — и Мазур с превеликой охотой поднялся, едва ли не вскочил. Перехватил умоляюще-тоскливый взгляд сидевшего рядом и все слышавшего международника — и, охваченный вполне понятной солидарностью русского человека, в свою очередь, тронул его за плечо: