Звономудский голова был извещён загодя, отряд ждали и приготовились. Полусотню Литвина расселили частично в казарме пожарной команды, частью же на постоялом дворе, где однозначно намечалось веселье: подтягивались девки, заводские парни надрачивали об портки массивные стеклянные кастеты и чугунные гирьки в кожаных мошонках. Работорговцу с обозом выделили задний двор лабаза купца Крепостничего, знатно огороженный, с охраняемым складом. Там должно было составить телеги, чтобы за ночь поклажу не растащили ушлые фабричные пацаны. Щавелю отвели дом на окраине, зато сообразно чина, дабы расселить весь боярский отряд, к которому примастырился Лузга.
Улочка, на которую свернула ватага, упёрлась в стадо роившихся подле сарая баб и мужиков. Доносились крики «Вампир!», «Огня!», «Нахрен огонь, спалимся нахрен!» и «Батюшку зовите!» Дверь на сеновал была распахнута, рядом с ней косо торчал неумело кинутый дротик. Из чёрного проёма выглядывал парень с окровавленным ртом и блажил размеряно и виновато: «Я не вампир!» За его спиной металась голосисястая девка, потеряв стыд от страха, и голосила: «Он не вампир, у меня менструация!»
Принесли огня. В плечо парню воткнулась стрела. Он сверзился, пересчитав рёбрами ступеньки, свалил приставную лестницу и грымнулся на копёшку соломы. Щавель опустил лук.
— Отставить! — приказ вернул на улицу тишь. — Все назад!
Он направил кобылку через толпу прямо к сбитому, который уже начал шевелиться. Парень сел в соломе, вырвал стрелу. Ударила струя крови.
— Он не вампир, он живой, — зычно рассудил Щавель. — Вампиры, они мертвецы. У мертвяков кровь не течёт, а у этого течёт.
— Надо же, не упырь, — дивились сиволапые, — а могли сарай сжечь.
Щавель двинулся дальше, за ним потянулась ватага, разрезав пополам рой мужиков. Парня уже заботливо подымали под белы рученьки, винились перед ним, сердобольно причитали бабы.
— Фу-х, пронесло! — заметил Михан и надменно взял протянутую стрелу.
Жёлудь демонстративно втянул ноздрями воздух, скривился.
— Заметно.
Всю дорогу он баюкал на груди корвуса, как кота, а тот уютно устроился и глядел поочерёдно фиолетовыми глазами, поворачивая клювастую башку и прислушиваясь, что бормочет ему лесной парень. Только возле дома Жёлудь счёл, что жертва бессердечного работорговца оправилась от ушиба, и подкинул корвуса в воздух. Соловушка ударил крыльями, аж чёлка у коня взвилась, взмыл в небо, сделал прощальный круг в вышине, каркнул во всё горло и лёг на обратный курс.
— Пригрел? — ядовито осведомился Михан.
Жёлудь снисходительно промолчал, спрыгнул с коня.