Его никто не понял. Что за скакун, который только пьёт? Увлекательный разговор про басурманскую скотину прервал Щавель.
— Сегодня ночуем в поле, — поставил в известность командир своих ближних. — Завтра обедаем в Валдае и идём дале. Послезавтра стаём на постой в Бологом, переночуем под крышей.
Парням было не привыкать к отдыху под открытым небом, а Лузга тут же сунул руки в брюки и с любопытством воззрился на Щавеля, спросил с подначкой:
— Это как же, Валдай проедем? Там девки с бубенцами на причинных местах. Сотник такого не упустит.
— Сотнику только и делов что до девок? — равнодушно кинул Щавель. — Двинем, как я сказал.
— Войско-то не взропщет?
— Войско подчинится приказу командира, а Литвин — мне.
— Чё, и Карп согласен?
— Очень даже.
Лузга мотнул башкой, пригладил зелёноватый ирокез.
— Хэх, тебе решать, ты начальник, а я дурак, коли сразу такой расклад не просёк. Совсем забыл, что ты старший по званию и как есть командир.
— Помни, — сказал Щавель.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой отряд доходит до Середины, а справедливость до края
С Московского шоссе Великий Новгородский тракт сворачивал на насыпь — каменистую дорогу среди лесов и болот, проложенную в незапамятные времена, ещё при царе, и называемую почему-то железной. Была ли в том заслуга Железной Орды, уже никто не ведал. Насыпь вела в обход городищ Торжка и Твери, которым пришёл пиндец.
По старому шоссе почти никто не ходил, кроме китайских гастарбайтеров, прозванных в народе ходями. Оно и понятно, китайцев радиация не берёт, а нормальным людям в тех краях делать нечего. Обстановку на другом берегу реки Тверцы точно отражало бабье напутствие «Гвозди тебе в руки и ноги, ни пути тебе, ни дороги», часто применяемое как порча. Словом, люди тех мест избегали, а за нечистое пепелище Твери и вовсе соваться не следовало, ведь впереди ждала Москва.
За Валдаем Великий тракт терял гордое имя Новгородский, однако сильно хуже не становился. При светлейшем князе он превратился в торный путь к Рыбинской цитадели, крепко севшей на волжско-беломорскую торговую жилу. Со времён крайнего посещения Щавелем дорога претерпела значительные изменения к лучшему. Колеи в самых разъезженных местах замостили брёвнами, с обочин холопы дистанционной службы то и дело подсыпали щебень, которого тут водилось немеряно. За состоянием насыпи следили, но всё равно это было не Московское шоссе, галопом не поскачешь, да и рысью-то, честно признаться, не везде.
До Бологого шли пять часов и, наконец, пришли. Городок не произвёл на парней впечатления. Это был не оживлённый промышленный Валдай, покрытый копотью из труб литейных мастерских, наполненный звоном чеканщиков и малиновым пением колоколов и колокольчиков, лить которые там издавна водились большие искусники. Бологое оказался совсем незвонкий, серый. Насыпь вывела на Вокзальную площадь, оттуда караван развели на постой. Ватаге уготовили большой дом грека Аскариди, хозяина краснописной артели.