— Добей его, — указал он Сверчку на «медвежонка».
Десятник уверенно вогнал дрот в грудину незадачливого стрелка. Он выгнулся, засучил ногами и тут же затих.
— Наших-то… — вымолвил Сверчок, остановился, сунул в рот ус, пожевал. — Нашим безнадёжным кому-то из уважаемых людей надобно покой дать. Я не буду, мне с ребятами ещё служить.
— Понимаю, — поспешил снять груз с десятника старый командир.
Щавель посмотрел на Лузгу. Нет, не подходит обесчещенный Лузга для упокоения ратников. Карп хоть и был уважаемым человеком, но принадлежал к обозу, следовательно, не ему вершить милость воинам.
Щавель вынул из ножен клинок работы шведского мастера.
— Сам сделаешь? — осведомился Сверчок.
— Кто-то должен, — молвил Щавель и шагнул к лежащим друг подле дружки тяжелораненым, мучаться которым оставались считанные часы.
Сверчок отвернулся.
Карманы «медвежат» давно вывернули ратники, и Лузге достались только тушки.
Тут уже отвернулись не только Сверчок и выжившие ратники, но и Карп со своими обозниками. «Он сдвинулся, — обмер Альберт Калужский. — С катушек съехал!» Лепила трижды сплюнул и очертил напротив сердца святой обережный круг.
Жёлудь, Михан и Филипп заявились аккурат к тому моменту, когда Лузга доел мозг из вскрытой черепной коробки предводителя «медвежат» и успел помочиться туда. Отрубленную голову он вынес во двор и водрузил на кол возле ворот, приговаривая:
— Раз тебе моча в голову ударила, то по уму и честь.
Троица гуляк встала как вкопанная.
— Что это ты наладил? — только и промолвил Филипп. — Совсем трататули попутались?
— Где ты шароёбишься, перхоть подзалупная? — напустился на него Лузга и погнал маленький табун в трапезную. — Нас тут чуть не убили, а вы незнамо где шаритесь.
Парни обмерли, когда их глазам предстало залитое кровью поле брани, разгромленный фасад и шевелящиеся в полутьме тела.
— Вы где шлялись? — мёртвым голосом спросил Щавель.
— В кабаке сидели, — озвучил заготовленную отмазку бард. — В «Лихо» зашли, оно отсюда далеко, ничего не слышали.
Щавель как будто пропустил мимо ушей его слова и посмотрел на сына.
— Тебя нам не хватало, — бесстрастно сказал он.
Жёлудь покраснел, его аж пот прошиб от стыда. Будь у него хвост, как у собаки, сам бы себе бока настегал. Лучник ринулся с отцовских глаз долой, крепко прижимая локтём припрятанную под безрукавкой сумку прошаренного манагера. Он взлетел по лестнице в спальню и запихал хабар на самое дно сидора.
Не в силах выносить густую вонь телесных миазмов, Михан сбежал с крыльца, согнулся под стеной и обрыгал брёвна жёлто-зелёной жижей.