Фарроу вроде утихомирился, когда его повели на допрос, но то, что произошло затем, по-прежнему не очень понятно. Как только Фарроу и арестовавшие его офицеры вошли в комнату, он обернулся и бросил одному из сопровождавших несколько слов, которые я тогда не расслышал, но потом мне сказали, что-то вроде «Сволочи, ничего вы мне не сделаете!» И тогда офицер совершил роковую ошибку. Он дал выход своему чувству и обозвал Фарроу черным ублюдком, из-за чего тот полез в драку. Мы вбежали в комнату для допросов как раз в тот момент, когда один из конвоиров ударил Фарроу, и он стукнулся головой об стенку. Удар был не настолько сильным, чтобы свалить с ног, тем не менее на лбу парня появилась царапина. «Караул! – завизжал он. – Убивают! Я требую адвоката! Немедленно!» Полицейские отпустили его, и мы помогли Фарроу, руки которого были в наручниках, сесть на стул. «Приведите мне адвоката! – потребовал он уже спокойно, хотя кровь из раны на лбу заливала ему лицо. – Я хочу подать официальную жалобу. Я ничего не буду говорить, пока не приведете мне адвоката». И действительно, больше он не промолвил ни слова.
На основании его жалобы нас всех, находящихся в тот момент в комнате для допросов, допрашивали представители отдела по рассмотрению жалоб на полицию, и мы стойко придерживались одной версии: сопротивляясь, Трои Фарроу споткнулся и ударился головой о стену. Полицейский, которого Фарроу обвинил в том, будто он оскорбил его по расовому признаку, отрицал свою вину, но признал, что назвал Фарроу ублюдком, а я не мог это комментировать, поскольку не слышал их разговора. Я понимаю, многие сочтут нечестным с моей стороны сокрытие того, чему я был свидетелем, но тогда я не придал серьезного значения случившемуся. Доктору в участке, обрабатывавшему Трою рану, понадобилось сделать только два шва. Кроме того, я не желал становиться доносчиком. И без того на полицию нападают со всех сторон, иногда кажется, будто весь мир против тебя ополчился, так что не хочется вонзать нож себе же в спину. Да и с какой стати портить карьеру своему коллеге, на мгновение потерявшему самообладание. Я никогда бы себе этого не простил.
Поначалу казалось, все обошлось. Не думаю, будто люди из отдела по рассмотрению жалоб нам поверили, но наши показания противопоставлялись словам преступника, а мы стояли на своем, поэтому им ничего не оставалось, как вынести вердикт о том, что Фарроу не расслышал слова офицера и пострадал по чистой случайности.
Но оказалось, это еще не конец. Через пару месяцев второй арестовавший Фарроу полицейский, видевший, как напарник его ударил, всего-то после одной кружки пива проболтался обо всем своему соседу по столику, который оказался журналистом, занимавшимся расследованием расизма в полиции. Он записал разговор на пленку, через два дня эта история появилась в местной газете, и все вдруг снова о ней заговорили. Вечерами у моего Дома толклись журналисты из местных газет и даже из телевизионной программы «Вечерний Лондон» и язвительно интересовались, правда ли, что я лгун и расист. Может, порой мне и приходится приврать, но уж расистом-то я никогда не был. Разразился громкий скандал. Мой босс» старший инспектор Ренхэм которым я проработал почти пять лет, старался защитить меня, но уж слишком пристальное внимание мы привлекали, и руководство полиции было вынуждено принять меры. Обоих полицейских, арестовавших Фарроу. уволили, моего напарнка констебля разжалован и в рядовые, а меня понизили до констебля.