Стрэнд наслаждался дорогой. Воздух был теплым и ароматным, солнце еще не зашло. Конрой оказался прекрасным водителем, и когда они выехали из Куинса и машин стало поменьше, огромный «мерседес» так и полетел по дороге, обсаженной деревьями, сжирая милю за милей. Стрэнд даже рад был тому обстоятельству, что Хейзен задержался в офисе. Иначе пришлось бы поддерживать с ним беседу, а он, Стрэнд, предпочитал ехать молча. Конрой не разговаривал, а к оживленной болтовне на заднем сиденье Стрэнд старался не прислушиваться. Теперь он радовался, что удалось вырваться на выходные за город, и еще ему не терпелось увидеть дом Хейзена. Ведь по жилищу можно многое сказать о человеке. Адвокат был для Стрэнда представителем новой, неведомой породы и все больше и больше интересовал его. Вообще по характеру своему Стрэнд был довольно осторожен в оценках и еще не решил, как ему относиться к этому человеку. Ведь познакомились они при необычных обстоятельствах. И Стрэнд вдруг осознал, что Хейзен немало узнал об их семье, но при этом почти ничего не сказал о себе. Ну, разве только то, что его предки оказались в Нью-Йорке в 1706 году и что он никогда не бывал в Огайо. К примеру, о своей теперешней семье он не проронил ни слова, — а это уже выходило за рамки обычной сдержанности. И если не считать признания в том, что он по профессии адвокат и ходит на симфонические концерты, говорил исключительно на абстрактные темы. Из статьи, напечатанной в «Кто есть кто», можно было составить довольно полное представление об общественной жизни Хейзена, частная же оставалась скрытой от посторонних глаз.
Пока они дома ждали, когда за ними заедет машина Хейзена, Элеонор вдруг заявила:
— Этому человеку что-то от нас надо.
— С чего ты взяла? — спросил Стрэнд.
— Таким, как он, всегда что-нибудь надо, — ответила Элеонор.
Отец счел это высказывание циничным и даже немного рассердился. Согласно его жизненным принципам, не следовало принимать приглашения от человека, которого подозреваешь в чем-либо нехорошем, пусть даже эти подозрения весьма смутны.
Лесли же, которая испытывала почти собственнические чувства к человеку, чьи раны лечила, и восхищенная стоицизмом, с каким он все это переносил, вдруг яростно набросилась на дочь, что было в общем-то для нее не характерно.
— Если ты так считаешь, почему бы тебе не отправиться на уик-энд куда-нибудь еще?
— Извини, — сказала Элеонор. — Я почему-то думала, мы живем в Америке. Свобода слова. Гарантирована конституцией, как и прочие права.
— Да хватит вам цапаться, — примирительно произнес Стрэнд. — Сегодня у нас каникулы.