Но его доводы не пошатнули моей уверенности в себе.
— Либо вы отдаете мне Дарси, чтобы я отвезла ее Фанни, либо я сегодня же вечером расскажу вашим прихожанам, что произошло после того, как вы купили Фанни для своих плотских утех! Не сомневаюсь, что это повергнет их в шок и ярость. Если вы знали, что из себя представляет Фанни, когда брали ее в свой дом, тогда почему же вы не отказались от своего замысла? Вы умышленно ввели в свой дом соблазн и не устояли перед ним! Дьявол победил пастора Уэйланда Вайса, и ваша паства не простит вам этого!
Преподобный задумчиво взглянул на меня, словно я была всего лишь пешкой на его шахматной доске и достаточно ему было сделать лишь один ход своей черной королевой, как меня не станет.
— Я слышал, что ты сильно болела, — неожиданно сменил он тон разговора. — Ты плохо выглядишь, девочка, совсем плохо. Между прочим, как тебе понравился тот чудесный домик, в котором живет теперь твой дедушка? Ты думаешь, что такой бревенчатый коттедж можно было построить на те жалкие гроши, которые ты дала ему? Так вот, это я, по своей душевной доброте, добавил денег на строительство и отделку этого дома: все-таки твой дед теперь еще и прадед моей дочки. А я всего лишь человек, жалкий, грешный человек, и моему сердцу не чуждо сострадание…
И он впился в меня своим проницательным взглядом.
Наверху вдруг заплакал ребенок, словно бы неожиданно проснувшись. Спустя минуту Розалин Вайс принесла девочку на руках в кабинет. И, глядя на ее заплаканные глазки, пухленькие алые губки, темные курчавые волосики и удивительно светлую кожу лица, я почувствовала глубочайшее умиление и не могла не растрогаться при виде того, как крепко вцепилась она своими ручонками в женщину, которую считала матерью. Ярость моя улеглась, и я вдруг поняла, что Фанни хочет использовать Дарси как орудие мести! Зачем я расстраиваю эту чудную малышку и ее мать? И для чего выслушиваю все эти неприятные для меня слова, которые монотонным голосом вдалбливает мне в уши Вайс?
— Я предчувствовал, что когда-нибудь ты придешь по мою душу, Хевен Кастил, — бубнил он. — Я помню, как ты сидела на задней скамье, уставившись на меня своими чистыми голубыми глазами и словно бы сомневалась в каждом слове, срывавшемся с моих губ. Твое лицо говорило мне, что ты хотела бы верить, ты нуждаешься в вере и стараешься уверовать, но все же мне никогда не удавалось так построить свои проповеди, чтобы убедить наконец тебя, что Бог есть и что Он любит каждого из нас и заботится о нас. Я начал оценивать свои проповеди по тому, как ты реагируешь на них. И вот однажды, когда я уже было решил, что мне удалось убедить тебя и что настал миг моего торжества, в этот же самый день скончалась твоя бабушка! А вскоре после этого похоронили и мертворожденного ребенка твой матери. И, стоя у края их могил, я почувствовал, произнося скорбные слова, что потерпел полное поражение. Я понял тогда, что твое сердце отныне закрыто для моих проповедей, а ты решила самостоятельно построить свою судьбу, хотя это абсолютно невозможно. Ты не ищешь помощи ни у человека, ни у Господа Бога.