Джиллиан принялась теребить бледными пальцами кольца на своих руках, то снимая, то надевая их, и наконец с отрешенным видом уронила их в пепельницу. Звон металла, стукнувшегося о хрусталь, испугал ее.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала она, с ужасом глядя на меня.
— Бабушка… — громко и отчетливо произнесла я, и Джиллиан, смертельно побледнев, вздрогнула. — Моя мама убежала из дому из-за Тони?
Ее васильковые, так похожие на мои, глаза расширились, потухли и застыли. Она с силой сжала ладонями щеки, из ее перекошенного рта словно бы вырвался немой вопль, и все лицо ее исказилось ужасной гримасой.
— Замолчи сейчас же и не произноси больше ни слова! — закричал на меня Тони, подбегая к Джиллиан и обнимая ее за плечи. — Ступай в свою комнату, Хевен! И не выходи оттуда, пока я не приду и мы не поговорим! — Он осторожно отвел Джиллиан в ее спальню и уложил на атласное покрывало цвета слоновой кости. И только тогда она издала первый громкий пронзительный вопль!
Она вскрикивала снова и снова, содрогаясь всем телом от этого истерического визга и старея у меня на глазах. Молодость сходила с ее лица, словно шелуха с луковицы, и это было жуткое зрелище. Не в силах больше присутствовать при нем, я повернулась и в отчаянии убежала, чувствуя себя виноватой в том, что растоптала столь бережно охраняемую долгие годы красоту. Кругом я сеяла одно лишь разрушение!
Оказавшись в своей спальне, я принялась нервно ходить из угла в угол, думая только о Трое, но иногда вновь вспоминая, что я натворила с Джиллиан. Тони постучался в дверь и вошел, не дожидаясь моего приглашения. Увидев, что я собираю чемоданы, он вздрогнул и сообщил мне печальным голосом:
— Джиллиан наконец уснула. Мне пришлось дать ей успокоительное.
— Надеюсь, с ней все будет нормально? — с тревогой спросила я.
Он с отрешенным видом уселся на изящный стул с обитым шелком сиденьем, закинул ногу на ногу, слегка подтянув брючину, чтобы не помялась стрелка на колене, и лишь после этого насмешливо взглянул на меня, скривив губы в язвительной улыбке.
— Джиллиан никогда не станет нормальной, — прищурившись, сказал он. — Она перестала быть нормальной с того дня, как убежала твоя мать. Она никогда не рассказывала мне об этом дне… И лишь сегодня мне удалось наконец воссоздать полную картину того, что случилось…
Я присела на такой же стульчик напротив него и затаила дыхание, готовая услышать нечто ужасное, хотя, как я думала, все самое худшее мне уже было известно. И если я заблуждалась, то это лишь еще раз говорило о том, что я так и не научилась пока до конца разбираться во всех сложностях человеческой натуры, во всех хитроумных ходах и уловках, на которые способны люди ради сохранения своего самоуважения, несмотря на то что некоторые вещи утрачиваются безвозвратно.