— Нет, я не сдвинусь с места, пока вы не скажете, кто вы такой!
— А вы кто такая, чтобы задавать вопросы?
— Сперва скажите мне, кто вы!
— Вы отнимаете у меня время. Уходите немедленно и позвольте закончить работу. Это мое частное жилище, и служанкам из усадьбы Фартинггейл здесь нечего делать. Брысь отсюда! — Он бросил на меня короткий взгляд, даже не стремясь оценить мою фигуру, как это делают обычно мужчины, и повернулся ко мне спиной.
У меня перехватило дыхание! Меня гнали, словно кошку, отшвыривали самым грубейшим образом! Какая же я дура, со всей своей чрезмерной провинциальной гордостью! Из-за нее я и страдала так часто, упрямо не желая уступить даже в каком-то пустяке. И все же эта гордость перерастала в негодование всякий раз, когда какой-то гадкий тип, вроде этого, пытался унизить меня. Да кто он такой? Наверняка просто заурядный работник, которого наняли, чтобы он починил старинную посуду. И, сделав такое поспешное умозаключение, я выпалила, позабыв о манерах Джиллиан, которым подражала:
— Так вы один из слуг? Садовник или его помощник?
Я подошла ближе и встала так, чтобы он видел мое лицо.
— Прошу вас, не забывайте, что вы в моем доме, — не поднимая головы, проговорил мужчина. — Это не я к вам пришел, а вы ко мне, так что я не обязан отвечать на ваши вопросы. Для вас не имеет никакого значения, кто я такой. Уходите и оставьте меня наконец в покое. Вы не первая женщина, которая говорит, что заблудилась в лабиринте. Почему-то все выходят именно к моему дому! Если вы пойдете по дорожке вдоль лабиринта, то попадете к его входу. Здесь и ребенок не заблудится — даже в тумане.
— Так вы видели, как я вошла?
— Я слышал, как вы вошли.
— Да будет вам известно, — взвизгнула я, вздрогнув от собственного крика, — что никакая я не служанка! Фартинггейл — дом моей бабушки, то есть тети и дяди, они пригласили меня пожить с ними. — Выкрикнув все это, я испугалась да смерти, готовая как можно быстрее убежать.
Незнакомец наконец обернулся ко мне, и я ощутила такую мощную волну мужественности, какая не исходила ни от одного из знакомых мне мужчин. Его темные глаза, скрытые полумраком, медленно скользнули по моему лицу, шее и груди. Затем взгляд опустился по талии и бедрам к ногам и вновь впился в лицо и, задержавшись немного на губах, пронзил мои зрачки. Меня охватила истома от этих подернутых поволокой глаз. О, я определенно произвела на мужчину впечатление! Ведь не случайно же у него сжались губы и кулаки. Он отвернулся от меня и снова взялся за свой проклятый молоточек, словно бы намереваясь как ни в чем не бывало продолжить свою работу. И тогда я закричала — громко и яростно, как кричат все Кастилы в минуту гнева: