Дело в том, что Жансен был хром. Одна нога у него была заметно короче другой, и он ходил с палочкой.
Ученый имел внушительную внешность. Большую «львиную» голову обрамляли седые длинные волосы. Усы и борода были тоже совершенно белыми. Держал себя Жансен очень важно. В его официальном кабинете стояло единственное кресло для него самого. Обычные посетители — сотрудники обсерватории — разговаривали с ним стоя. Только для именитых посетителей, особенно для иностранцев, приносили стулья.
Жансен не переносил никаких возражений. Помню его категорическую фразу: «Если академик сказал: это так, то это так». А он был академиком Парижской академии наук.
К русским Жансен относился очень хорошо — возможно, еще и потому, что тогда было время франко-русского союза.
Ганский познакомил меня с Жансеном, с известным французским астрофизиком Деландром и другими сотрудниками Медонской обсерватории.
Я попросил у Жансена разрешения поработать на медонских астрономических инструментах. Жансен охотно пошел навстречу моей просьбе. Он сказал:
— У нас теперь свободен телескоп с зеркалом в один метр диаметром. Займитесь фотографированием туманностей.
Я был и обрадован и несколько смущен, так как никогда еще не наблюдал с помощью больших астрономических инструментов.
Затем он вызвал служителя и обратился к нему:
— Вы будете помогать Тихову открывать и закрывать башню телескопа, а также поможете ему и в других работах, требующих большого физического усилия.
Вот и все. Меня просто ошеломило такое доверие к начинающему астроному.
Моя долгая жизнь в науке дает мне право утверждать, что именно так надо обращаться с молодыми учеными. Тогда, чувствуя к себе доверие старшего, они будут стараться оправдать это доверие, и дело пойдет на лад к радости и учителя и ученика.
С французским языком я освоился очень быстро. Когда приехал в Париж, то с трудом составлял простые фразы. А недели через три уже совершенно свободно мог вести длинные разговоры, и эти меня несказанно радовало.
Прошел месяц моего пребывания в Париже. За это время я познакомился с популяризатором астрономии, энтузиастом Камиллом Фламмариоиом, чьи увлекательные книги открыли мне историю неба и так захватили меня в юности.
Из астрономов Парижской обсерватории особенно сильное впечатление произвели на меня пионеры фотографировании звезд — братья Поль и Проспер Анри.
Вспоминаю курьезный случай, который произошел в день первого знакомства с ними,
Как-то в звездную сентябрьскую ночь Ганский привел меня в их павильон в обсерваторском саду и представил. Астрономические знаменитости в один голос сказали мне с чисто французской галантностью: