– Ах, – сказала сестра. – Отведи ее домой, она совсем не умеет вести себя у гроба! – И сипло вздохнула.
Я сжал горячую худую ручку, и мы пошли к выходу. В дверях я еще раз оглянулся на покойную. Она была настоящей красавицей, и ее совсем не портили грубо обрезанные волосы.
Уже на улице мы с племянницей обменялись дружескими взглядами, и я шутливо спросил, выйдет ли она когда-нибудь за меня замуж?
– Конечно, – резко, без тени кокетства ответила та. – Если вы будете молчать. Догадались, что это я сделала? Я поняла по вашим глазам, что догадались!
Я ласково пригладил ее кудри, благодаря которым безобразный горб не был так заметен, и серьезно пообещал, что буду нем, как рыба.
– Значит, вы и я, – твердо заключила она, слегка откинув голову. – Остальных – к черту! Знаете, я сперва дала ей в молоке недельную дозу маминого снотворного. Потом – подушка. Я думала, что не справлюсь, но она почти не дергалась. Как кукла. А уж волосы я отрезала потом. Их так и не нашли, а ведь они зарыты на моем кладбище. Хотите, покажу где? Вы точно на мне женитесь? Не смотрите, что я больная. Я сильная!
– Договорились, – я снова коснулся ее пышных волос. – Родственники, да еще такие близкие, всегда договорятся. Я умею держать слово, куколка…
Ее зрачки испуганно расплылись, причем один показался больше другого, пухлый рот приоткрылся. Она резко рванулась – сильная, как все горбуны! Набережная была совсем рядом, ножницы у меня в жилетном кармане, как всегда, и я крепко сжимал влажную паучью лапку. Вырваться не удавалось еще никому, я тоже не слабак.
– Ты да я, как же еще. – Я тащил ее туда, где среди поросших малиновым мхом парапетов блестела река. – А точнее, один только я. Конкурентов мне не нужно. Читала сегодняшнюю газету, отдел убийств? Да я и забыл, что ты не научилась читать! А ну-ка, стой спокойно. Я был в столице и вот, гляди, привез замечательную куклу. Собственно, для себя, но поскольку у тебя скоро день рождения – держи! А вот и ножницы!
Я расстегнул жилетный карман, неловко, пальцами одной руки, боясь ее упустить.
– Отрежь ей волосы, если хочешь. Ты ведь хочешь этого? Ты всегда так делаешь?
Не прикоснувшись ни к ножницам, ни к кукле, она взглянула на меня с невыразимым презрением, выкрутила руку и шагнула на парапет набережной. Бросила костыль, и сделала еще шаг – точнее, полшага, потому что ступила в воздух. На миг она показалась мне ангелом, уродливым, горбатым ангелом, чей горб вот-вот расправится в два огромных крыла, уносящих ее от семьи, от себя самой, от меня, от всего, что она могла бы сделать еще, но не сделала. И в этот миг, глядя на ее легкую, искривленную фигурку, я вдруг понял, насколько она была смелее и честнее меня. А в соборе шла погребальная месса, отпевали красивую девушку, чьего имени я даже не помню.