Я заплакал. Я чувствовал себя совершенно измученным. Рука матери по-прежнему зажимала мне рот.
«Посуди сам», — сказала она тихо. — «Ведь им скоро конец. Войну они наверняка проиграли. Русские уже вплотную подошли к польской границе, а англичане и американцы уже в Италии».
Мать обняла меня.
«А если они создадут какое-нибудь чудо-оружие?» — всхлипывал я.
«Да нет, теперь уж они больше ничего не создадут — американцы и англичане бьют их почем зря», — прошептала она.
«Но мне надоело все время убегать. Им-то ведь никуда убегать не нужно!»
«Они должны гоняться за нами. А это тоже утомительно. Но, может быть, все скоро изменится. И тогда они сами будут убегать как угорелые».
Я посмотрел на мать и засмеялся. Она тоже начала смеяться. Мы смеялись так, что слезы выступили на глазах. Громко смеяться мы не могли. Но мы смеялись. Смеялись и не могли остановиться. Мы просто корчились от смеха.
«Ну все, кончили!» С трудом переведя дыхание, мать попыталась подняться с матраца. И снова затряслась от беззвучного смеха.
Внезапно у нее начался приступ кашля. Мать кашляла и кашляла, она просто захлебывалась от кашля. На нас стали оборачиваться. Даже крик и беготня вокруг стали как будто меньше.
«Ничего-ничего», — задыхаясь, говорила мать. — «Я просто поперхнулась».
Наконец мы вышли из зала. Мать подошла к стоявшему у входа регистрационному столу.
«Моя фамилия Гемберг», — сказала она. — «А это мой сын. Мы уже зарегистрировались у вас и теперь попытаемся сами подыскать себе жилье».
Я продолжал хихикать.
«Ну что ж, удачи», — сказал сидевший за столом мужчина и строго посмотрел на меня.
Я бежал по улице, мать шла следом за мной. Она все еще покашливала.
Убедившись, что нас никто не слышит, мать сказала: «Мы должны договориться, что скажем в случае необходимости».
«Ясно», — сказал я и снова засмеялся.
«Прекрати смеяться! Ну, так как тебя зовут?» — спросила она строго.
«Михаэль Деген», — хихикнул я.
«Как тебя зовут?!» Мать почти кричала.
Я оглянулся и приложил палец к губам. Она испугалась, ее лицо стало каким-то обиженным.
«Ну ладно. Меня зовут Макс Гемберг, я из Лихтенберга, жил на площади Германа Геринга, мой дом разбомбило».
«Какой номер дома?»
«Понятия не имею».
«Ну что же ты?»
«А ты сама-то знаешь?»
«Тоже нет».
Она опять рассмеялась.
«Да есть ли на самом деле площадь Германа Геринга?»
«Почем я знаю?»
Быстро, почти бегом, громко хохоча, мы пересекли Курфюрстендам. Никогда я так не любил мать, как в тот момент. Мною вновь овладело прежнее чувство надежности, уверенности в себе. Был прекрасный, сияющий, солнечный день. На ясном голубом небе не было ни облачка.