Мать страшно разозлилась.
«И где же эти еврейские капиталы, имеющие такое большое значение для хода войны? Как же можно поверить столь примитивной пропаганде? Гитлер с самого начала ставил своей целью уничтожение людей неарийской расы. Он первый напал на Советский Союз и получил сокрушительный отпор со стороны Сталина. И вы, Людмила Дмитриева, знаете это так же хорошо, как и мы. Конечно, я понимаю вашу антипатию по отношению к Сталину, но он же был единственный, кто до последнего времени сумел успешно противостоять этой коричневой бестии. И бомбовую войну против мирного населения тоже начал Гитлер, это чудовище».
Дмитриева (после этой словесной перепалки мать называла ее только по фамилии) оставалась совершенно спокойной.
«Если тебе легче от того, что ты так считаешь, я возражать не буду», — сказала она. — «Мне только хотелось, чтобы англичане и американцы поддержали Гитлера в борьбе со Сталиным. А для вас появился бы шанс эмигрировать в одну из этих стран».
Она тихо засмеялась.
«И для меня тоже».
Я чуть не спросил Дмитриеву — она, наверное, хочет уехать к своему еврею-мужу, ведь он же живет в Америке, но удержался. И взглянул на мать, ожидая ее реакции. Но она молча смотрела перед собой. Ее лицо ничего не выражало.
«Если тебе нужно задержаться у меня еще на пару дней, можешь остаться», — попыталась уладить конфликт Людмила. Мать отказалась — нет, мы останемся здесь лишь до следующего дня. Я совсем не знал, куда мы отправимся и кто обещал матери приютить нас.
После полудня мы покинули квартиру Дмитриевой. Прощание с Людмилой было весьма прохладным. Но у самого порога, не вынимая изо рта своей неизменной сигареты, она обняла мать. Мы были обескуражены таким неожиданным жестом этой высокомерной и непроницаемой женщины.
На Савиньплац мы сели в электричку. Мы очень надеялись на то, что при беспорядке, царившем на вокзале после последнего налета, нас не будут проверять. Правда, на одной из остановок в вагоне появился военный патруль, но гражданских пассажиров он не проверял. Мать облегченно вздохнула, когда в Кепенике мы, наконец, сошли с поезда. На перроне мы опять увидели военный патруль. Один из патрульных остановился, посмотрел на мать, молодцевато откозырял и вернулся к товарищам.
«Вы знакомы с ним?» — спросила какая-то женщина, испытующе взглянув на мать.
«Нет», — ответила та. — «А вы, вероятно, фрау Нихоф».
Обе улыбнулись.
«Пойдемте, выпьем по чашечке кофе», — предложила женщина.
Мать взяла меня за руку, и вместе с этой незнакомой женщиной мы покинули вокзал. Пройдя небольшое расстояние, мы подошли к довольно высокому забору. Какое-то время мы шли вдоль этого забора. Только теперь я заметил, что верх забора оплетен колючей проволокой. Я забеспокоился. То ли женщина почувствовала мое беспокойство, то ли проследила за моим взглядом — не знаю. Она положила руку на мое плечо, наклонилась и прошептала мне на ухо: