Внизу проплывает Каркассон со своим запасным аэродромом.
Высота — три тысячи метров. Какой совершенный порядок царит там, внизу! Игрушечный мир аккуратно собран и сложен в коробку. Дороги, каналы, дома — все, чем играет человек. Мир тщательно размеченный и разлинованный: каждому полю — своя изгородь, каждому парку — своя стена. Каждой каркассонской лавочнице — жизненный путь ее прабабки. Каждому — маленькое, от сих до сих счастье. Игрушечная жизнь, аккуратно помещенная под стекло.
И уж так он выставлен, выложен напоказ, этот мир под стеклом! В строгом порядке следуют на рулоне карты городки, и земля медленно, с неукоснительностью морского прилива проносит их под крылом самолета.
Бернису кажется, что он совсем один. Солнце бликует на циферблате высотомера — сверкающее, ледяное солнце. Чуть нажми на педаль — и там, внизу, все снесет течением. Только этот неживой свет — и земля словно неживая: с нее стерли то, в чем таится сладость, хрупкость, аромат жизни.
Но вот под этой кожаной курткой — теплое тело, теплое, Бернис, и уязвимое. Под грубыми перчатками — волшебные руки, умевшие, Женевьева, кончиками пальцев ласкать твое лицо…
Испания.
Сегодня, Жак Бернис, ты пройдешь над всей Испанией спокойно и уверенно, как хозяин. Знакомые виды будут сменять друг друга. Ты запросто, локтями, проложишь себе путь сквозь грозы. На тебя, а потом — за тебя, назад, несет Барселону, Валенсию, Гибралтар, — есть! Ты скатываешь эту карту обратно в рулон, за спиной — все больше сделанной работы. А я вспоминаю твои первые шаги — и мои последние советы перед твоим первым почтовым. С рассветом тебе предстояло взять в руки множество людских раздумий. В свои слабые, уязвимые руки. Взять — и перенести через тысячи преград, как сокровище под плащом. Ведь почта драгоценна, сказали тебе, драгоценней, чем сама жизнь. И так же хрупка. От любой промашки она может исчезнуть в огне или рассеяться по ветру. Вот какой он был, тот канун битвы:
— И что тогда?
— Тогда попробуй дотянуть до пляжа у Пеньисколы. Но осторожно — там рыбачьи лодки.
— А дальше?
— Дальше до самой Валенсии всегда найдешь, где сесть. Вот, я тебе обвожу красным. На худой конец, сойдут и высохшие русла.
Зеленый абажур, расстеленные карты — Бернис как будто снова в школе. Но в каждом клочке земли его новый учитель открывал для него живую тайну. Неведомые страны представали отныне не мертвой цифирью, а настоящими лугами, полными цветов (берегись вон того дерева!), настоящими пляжами, устланными песком (вечером будь осторожен — рыбаки!).
Ты уже понял, Бернис: никогда не узнать нам ни Гранады с Альмерией, ни Альгамбры, ни мечетей — только самые скромные тайны ручейка и апельсинового дерева.