Потом нас развезли по госпиталям. Помню, нас погрузили в машину. Я вся в бинтах замотана. Напротив меня сидит раненый парень из нашего взвода, Иван, смотрит, смотрит на меня, не узнает сразу. Потом спрашивает: «Кира, это ты, что ли?» — «Да, это я». — «Ой, лучше бы тебя убило!»
Когда я в госпитале лежала, нас кормили лучше, чем остальных блокадников, и я откладывала немного хлеба маме, а потом ей отдавала, когда она меня навещала. Раненых девчонок было мало тогда в госпитале. Попала я как раз в праздники, и на 8 Марта мне дали хороший подарок из продуктов. Какой прекрасный народ в госпитале лежал! Там был один майор, раненный в лицо разрывной пулей. У него кости из носа сыпались — и он сбежал на фронт с таким носом. Настолько искалеченный, и все равно он считал, что его место там. Потом его поймали и вернули долечиваться, но его поступок говорит о настрое солдат и офицеров в то время.
Беда у нас в пехоте еще была в том, что не было смены обмундирования. Поэтому летом, как только мы видели какой-то водоем, мы сразу туда бежали, стирали, мыли все. Вши были везде. Я в госпиталь пришла из-под Красного Бора такая вшивая! Там ведь ни мытья, ничего не было — одно болото. И никаких средств от вшей не было на фронте. Только дезкамеры были, но и они тоже ненадолго от вшей помогали. Я тогда была блондинка, и одна медсестра взяла надо мной шефство и меня как следует вымыла и сделала «как картинку». Когда я вернулась в роту после госпиталя, один связист говорит: «Вот какая должна быть девушка! Красивая, чистая! Так держать!»
В госпитале рядом со мной лежало много ребят из 952-го полка, где Тамара служила. Каждый свою историю рассказывал. Вечером собирались где-то в уголке и вполголоса песни пели. У всех было хорошее настроение. После госпиталя я уже собиралась идти домой, но предварительно пошла на Фонтанку, дом 90, и там столкнулась со связным нашего полка. Он мне кричит: «Кирка! Кирка!» Я подошла к нему, и он меня отвел к командиру полка. Командир полка меня начал расспрашивать: «Откуда ты, дочка? Что собираешься делать?» Я отвечаю: «Наверное, домой, куда я уж теперь? Какой из меня солдат?» — «А хочешь в своей роте послужить?» Я была страшно рада такому предложению. Спросила: «А документы как? Как же я в роту без документов?» Но меня офицеры погрузили на машину полка, закидали шинелями и тайно вывезли из города.
В моей роте ко мне очень хорошо относились. Рота наша была как семья. Рота была многонациональная. Ахмедчик Султанов у нас был, отчаянный парень, награжден орденом. И белорусы, и украинцы, и татары были. Мы были очень дружные, помогали друг другу. Потом в Прибалтике дали нам новое пополнение, они все 27-го года рождения. Они как от мамы оторвались, так сразу в армию. У них не сапоги были, обмотки — на марше эти обмотки болтаются, разматываются. Мы взяли над ними шефство. Во время боя приходилось не только связь держать, но и раненых перевязывать, ведь там что угодно происходило в бою. Так жалко было этих солдатиков, они как дети были!