— Как вам «полуторка»?
— Наши машины были плохие. Вся надежда у меня была на «Виллис». Жаль, пропал… «Виллис» был, конечно, надежней: ведь и Жуков на «Виллисе» ездил. А минометные установки стояли на «Студебекерах». Их мне не приходилось водить, только «Виллис».
— Кормили нормально?
— В учебном полку, конечно, одни каши. Перловка, опять «синие глазки», овсянка, горох — всё каши.
— Действительно рвались на фронт, кроме всего прочего, потому что в тылу было голодно?
— Конечно. Я могла бы и не поехать. Некоторые девчонки, которые учились, делали фиктивный брак, и их не брали. А у моей мамы нас было шестеро. Я с удовольствием пошла в армию, потому что там кормили, давали 800 граммов хлеба. Это было одной из мотиваций.
— Вы лично воевать хотели?
— Конечно, хотела!
— Почему?
— Не знаю… Меня сначала на курсы шоферов взяли, а потом повестка пришла в госпиталь, но я туда не пошла. Хотелось что-то более военное.
— Выдавали спирт?
— Конечно, в учебном полку нет. В Луге тоже не давали. Когда на фронт приехали, там давали… У нас был фотограф, любитель выпить, — я ему все отдавала, а он нас фотографировал.
Так случилось, что уже в конце войны я стояла на посту с карабином. В Германии Победа была раньше, 2 или 5 мая. И вот я стою на посту и вдруг слышу, началась такая пальба, стрельба. Там же много разных частей, все собрались и кричат: «Победа! Победа!» Я бросила карабин и кинулась бежать к подружкам: сказать, что Победа. Не знаю, где я поймала пулю, но вот я прибежала к своим девчонкам, мы обнимаемся, плачем, танцуем — слышу, у меня в сапоге что-то хлюпает. Посмотрела — сапоги полны крови.
— Фактически пуля от салюта?
— Не знаю. Когда я увидела столько крови, то, конечно, упала в обморок. Вызвали санврача, меня в госпиталь. Я говорю: «Не пойду!» Все девчата на следующий день побежали к стене, расписываться. А мне сказали: «Сиди и не выглядывай». Позже, когда война уже закончилась, мы стояли в одном предместье. Там ходят коровы с таким большим выменем. В Германии земли-то было мало, вся земля была разделена на клочочки, и на этом клочочке они держали корову. Там за всем больше ухаживали мужчины и сами доили. А нас-то кормили кашами. Ребята, шоферня, нам говорят: «Девчата, пойдите, надоите молочка». Мы с одной подружкой пошли, надоили по ведру молока, идем. Заглянули в один уголочек, а там тряпки торчат. «Ага, немцы спрятали красивые платья!» Мы с ней подошли, дернули, — а там сидят четыре «гитлерюгенда», молоденькие. Один переодет в женскую одежду, один сидит с гранатой. Моя подружка как свистанула, молоко пролила и убежала! А у меня было ранение в ногу, я бегать не могу. И вот я стою, а они сидят, что-то лопочут. Я говорю: «Гитлер капут». Они тоже говорят: «Гитлер капут». Думаю — сейчас и мне будет капут… Потом моя подружка привела солдат, они их забрали. А мне их было жалко. Грязные, худущие. Я попросила ребят отпустить их. Не знаю, что они с ними сделали…