Это расположенное у подножия гор имение лежало в самом центре парка, объявленного национальным заповедником. В бинокль, установленный на вращающемся штативе, можно было увидеть плескавшихся в море тюленей и чаек. У хозяина был сероватый цвет лица и слегка пожелтевшие белки глаз. Он проявлял бившую через край приветливость, а его жена постоянно вертелась среди гостей, бросая направо и налево «извините, извините». Большая поляна была заставлена столами со снедью, на больших шампурах крутились целые туши баранов. Время о времени их поливали. Это был блеск Запада, а точнее, Дальнего Запада. Оркестр из пяти человек в ковбойских нарядах играл народную музыку, эти мелодии нагоняли на меня грусть. Я был там всего лишь бедным и завистливым европейцем, которого вежливо выкинули прочь. Я бродил по лужайке, подходя к разным группам. Рой больше мною не занимался, не перечислял мои дипломы, не хлопал меня дружески по спине, не подталкивал меня к другим людям, объясняя, что я — настоящий гений и я говорю по-английски как истинный англичанин и что у меня международный размах, «столь редко встречающийся среди французов». Он меня бросил. Эфемерная дружба, которой он ко мне воспылал, улетучилась. Мысль о предстоявшем отъезде приводила меня в отчаяние. Почему я никому не нужен?
Когда оркестр заиграл известные мелодии Элтона Джона, у меня перехватило дыхание. Я никогда больше не увижу «голубые глаза» американок. А что, если я прицеплюсь к Джуди, выдумаю какую-нибудь душераздирающую историю, чтобы она пригласила меня пожить у нее? Но у Джуди уже было достаточно неприятностей с мужем, ей не нужны были больше ни жалобы, ни закомплексованные мужчины вроде меня. А Кэти? Она на меня больше даже не смотрела. Я подошел к столу, где на подносах лежало множество горячих пирожков с начинкой. Я стал рассеянно их жевать. Через несколько дней я снова увижу старого Жана. Этот насмешник посмеется надо мной и над моей богатой невестой, «которая передумала, не так ли? Между нами говоря, это меня ничуть не удивило. Ты недурен собой, но будь я женщиной, я шарахалась бы от тебя, как от чумного». Я останусь в Париже в августе, буду смотреть старые фильмы в киношках на левом берегу и буду один возвращаться домой.
Здесь обо мне забыли. Я уже был стерт из мыслей Роя и остальных. Я словно стал прозрачным.
Я снова видел перед собой лестницу дома в Париже, входная дверь на ночь не закрывалась, поэтому туда заходили развлечься бродяги и расписывали стены граффити. Никто не думал вызывать полицию. Стены все больше и больше покрывались надписями типа: «Самое главное — это задница», «Да здравствуют настоящие придурки».