Быт и культура буржуазии формировались одновременно, бок о бок с умирающим феодализмом, и, параллельно нарастанию фактической экономической ее мощи, достигали своего завершения. Весь базис капитализма и значительная часть идеологических надстроек «вызрели» еще в недрах феодального общества.
Закостеневший быт крестьянина и мелкой городской буржуазии, наоборот, начал изменяться только с расцветом буржуазной культуры, для того, чтобы вновь закостенеть, приспособившись к иной социальной среде.
К периоду заката капитализма закостеневает и быт правящей буржуазии, проникаясь в то же время, параллельно с паразитическим вырождением ее, все более и более элементами быта феодального дворянства. Быт этих классов закостеневает, потому что ходом истории они приведены в состояние консервативной самообороны, без всяких перспектив на будущее. В быту крупной буржуазии происходят еще продвижки, но уже паразитически-деградирующего характера. Наступает разложение бытовых ее форм, декаданс настоящего и ренессанс прошлых форм быта рабовладельческих и феодальных, что до известной степени соответствует достигшим крайней точки напряжения классовым противоречиям и явно насильнической роли финансового капитала. Также и паразитическому «загниванию» всей капиталистической системы.
Паразитическое обжорство прибавочной ценностью приводит к потребительскому обжорству в быту, напоминающему рабовладельческие формы быта. «Деловой», скупой быт буржуазии классического периода исчезает, расчетливость сменяется роскошью и расточительностью.
Для мелкой буржуазии окостенение бытовых форм — единственный способ самообороны и сохранения относительной устойчивости, под напором бешеной концентрации капиталов, под угрозой социальной революции. В значительной степени по этой причине мелкая буржуазия является плохим попутчиком пролетариата.
Значение бытовых форм для этих классов, таким образом, в корне извращается сравнительно с феодальным периодом. Из формы, сохраняющей жизнеспособность класса, содействующей его дальнейшему росту и развитию, как было в средневековье, они превращаются в формы, охраняющие его от окончательной гибели и развала, окостеневают без всякой надежды на дальнейшее развитие. Ибо — нет развития, а может быть только разложение, там, где класс обречен на социальную гибель.
Только бытовые формы жизни рабочего класса в буржуазном обществе обнаруживали творческую пластичность, в параллель формам быта торгового капитала и зарождавшегося промышленного к концу феодального, периода.
Пролетариат — тоже класс, идущий к господству на смену буржуазии, чтобы через диалектическое отрицание самого себя расплавиться в бесклассовом обществе, — класс, вынужденный ходом истории и своим социальным положением творить новый быт и новую культуру.