Снова большими хлопьями густо повалил снег. Небо исчезло, скалы противоположного берега, деревья в лесу рядом, даже лодку почти не было видно. Речка притихла. Было беззвучно и одиноко. Не грустно, но спокойно и естественно одиноко. Ефимов глядел в рябую, сероватую глубину снежной завесы и думал, что всю свою жизнь прожил так же — окруженный такой же ненастоящей стеной дел и забот. Не видя ничего вокруг, в том числе и своего одиночества. Машу вспомнил, с которой прожил двадцать пять лет, и задумался, где же была она все это время… Он сидел, уткнувшись взглядом в мокрую, черную и блестящую гальку под ногами. Долго о своей жене Ефимов думать не умел. Он либо расстраивался, либо начинал тосковать…
Река небыстро текла узким руслом. Скал поубавилось, стали подходить распадки с ручьями, заросшие лесом. Иван поглядывал из-под капюшона, как мокрые снежинки падают на лодку, на вещи, закрытые тентом. И тут же тают и хлюпают под сапогами.
Он все не мог позвонить. Телефон не брал в каньоне. Последний раз разговаривал с женой из Иркутска. Пять дней назад. Сегодня ночью Иван вдруг задумался, как у них там дела. И ему виновато и неприятно стало от самого себя, что уехал так вот, бросил их одних. Он, впрочем, знал, что они не будут беспокоиться. Пацаны — те по возрасту, а жена… он плохо себе представлял, как она выглядит, когда встревожена за него. То ли нервы канатные, то ли так верит в правильность этого мира. Ефимов не знал. Как-то само собой сложилось, что о нем не надо было волноваться. Он сам всегда на этом настаивал.
Два года назад они всем семейством сплавлялись здесь. Они не шли через перевал, а залетели на вертолете ниже каньона. Конец августа был, плыли по прекрасной летней речке, рыбачили, купались, пировали, день рожденья Сашкин как раз пришелся…
Три крохаля взлетели из-под берега, напугали хлопаньем, над водой ровненько потянули. Крупные утки, серые с белыми зеркальцами в середине крыльев. С рыжеватой хохлатой головой и довольно тонким клювом, крючочком загнутым на конце. Очень ловкие.
Однажды весной на медвежьей охоте Ефимов наблюдал, как крохали ловили в море селедку. Было это на Дальнем Востоке, селедка огромным косяком нерестилась вдоль берега, и тут были все: медведи, белоплечие орланы, чайки, топорки, утки… Самыми ловкими были как раз крохали, они ныряли в косяк и выскакивали счастливые с бьющейся селёдиной, перехваченной пополам длинным клювом. Рыбины телом были немногим меньше уток, но крохаль уверенно перехватывал трепещущую селедку с головы, задирал клюв к небу, трясся всем телом, даже крыльями помогал, и рыба в конце концов оказывалась у него внутри. Нечасто, правда, это получалось. Чаще отнимали чайки, которые не доставали до селедки в глубине и поэтому внимательно следили за крохалями. Огромные орланы косолапыми безрукими пеньками бродили, а иногда бегали вприпрыжку по берегу, наблюдая это безобразие. Им пока вообще мало что перепадало. Потом штормануло и набросало на берег и селедок и ламинарий, обвешанных селедочной икрой. Тут уж все поели…