— Никто из них не спрашивал тебя насчет вашей игры?
— Нет. Вряд ли их это сейчас волнует.
Ева посмотрела в сторону комнаты ожидания.
— Одного из них наверняка волнует.
— Думаешь, один из них избил ее, как я понимаю, до полусмерти?
— Однозначно. Теперь уже однозначно. Вопрос лишь в том, как загнать его в угол. Потянуть время, отвлечь чем-нибудь, сыграть на чувствах. Она была слабым звеном — вспыльчивой, импульсивной. Пожертвовать ею было бы закономерным ходом. Она…
— Господи, Ева! На ней же места живого не осталось. Черт побери, если врачам удастся собрать ее по кусочкам, это будет вообще чудом. И ты мне тут о каких-то играх говоришь?
На его вспышку гнева Ева ответила ледяным спокойствием.
— Очевидно, у тебя нервишки еще как играют.
— Может, оттого, что они у меня есть, — огрызнулся он в ответ. — Я не увлечен какой-то гребаной игрой и не называю девушку неизбежной жертвой, лейтенант, она пока еще жива. Она пока еще не фотография на твоей доске.
— Почему бы тебе не вернуться в комнату ожидания? Можете взяться за руки и спеть «Господь, пребудь со мной». Валяй! А тот, кто отправил ее на операционный стол, будет втайне давиться от смеха. Лично у меня есть дела поважнее.
Ева быстрым шагом пошла по коридору скрепя сердце и сдерживая боль внутри. «Живого места можно не оставить не только на теле, — думала она. — И не только кулаками и дубинками».
Она нашла пустой туалет, прислонилась лбом к стене и подождала, пока не прошла тошнота. Потом позвонила Финн, доложила Уитни и проконсультировалась с Мирой.
«Так все и происходит, — напомнила она себе. — Я так работаю. Сидя рядом, гладя по головке и похлопывая по плечу, дела не раскрывают. Это не поможет ни найти убийцу Барта, ни спасти Силлу».
И она скорее сдохнет, чем станет извиняться за то, что делает свою работу так, как считает нужным.
Успокоившись, Ева нашла еще одну медсестру, показала жетон и попросила организовать ей встречу с врачом наедине. Она стояла в смотровой, пила мерзкий больничный кофе и смотрела, как хирурги колдуют над израненным телом Силлы.
«Даже если она и выживет, — подумала Ева, — она уже никогда не будет такой, как прежде».
«Говоришь, она пока еще не фотография на моей доске? — вспомнила она. — Да пошло оно все! Силла стала фотографией с той самой секунды, как рухнула у себя дома на пол, истекая кровью».
Она обернулась на звук открывающейся двери, увидела, как в смотровую заходит Рорк, отвернулась и снова уставилась на экран.
— Ева, мне нет оправдания, — начал он. — Я не имел ни малейшего права говорить тебе все это. Я прошу у тебя прощения. Мне очень стыдно.