— Ну ты, я погляжу, себе цену набиваешь! — бросил Ронан. — Я тут тебя жду, а ты там о чем-то разглагольствуешь с моей матерью.
— Сам ведь знаешь, какая она, — ответил Эрве. — Дай ей волю, с удовольствием бы вытолкала меня за дверь, но в то же время не терпится узнать, о чем ты мне рассказываешь. Вот и мурыжит меня в прихожей. Это у нас вроде как нейтральная полоса, между улицей и твоей комнатой. Ну, как самочувствие?
— Помаленьку, видишь, я уже начал вставать. Этот старый хрен докторишка утверждает, будто самое тяжелое уже позади, но разве можно верить их каждому слову. Догадайся, сколько я сейчас вешу: пятьдесят три килограмма! Вернись я из Дахау, я бы, наверное, весил столько же. Впрочем, в каком-то смысле я как раз оттуда и вернулся… Сними-ка пальтецо, дай полюбоваться тобой во всей красе.
Эрве снимает легкое демисезонное пальто. Под ним дорогой английский костюм табачного цвета. Галстук в тон. На ногах замшевые ботинки.
— Ну ты силен! — восклицает Ронан. — Классно выглядишь! Садись. Послушай, возьми лучше кресло. Чтобы можно было ноги вытянуть. Зачем растягивать мешки на коленях. Такие шикарные брючата! Что потом скажет Иветта?
— Я ее бросил. Назойливой стала, мочи нет. Инквизиция о двух ногах. Можно здесь покурить?
— О чем ты… Я даже не буду возражать, если ты и меня угостишь чем-нибудь легким. Что у тебя? «Кравен»? Оʼкей.
— А тебе разрешили?
— Нет. Но одну всегда можно. Итак, я тебя слушаю. Расскажи мне о Париже.
Эрве выпустил клуб дыма в потолок и выдержал долгую паузу.
— Я виделся с Кере, — произнес он наконец.
Ронан так резко вскочил со стула, что тот опрокинулся.
— Врешь! Быть того не может!
— Мы поговорили.
Ронан присел на край кровати, поближе к другу.
— Давай колись. Как ты с ним встретился?
— О, все очень просто. Сделал вид, будто случайно оказался рядом с ним на платформе метро. Он сразу узнал меня.
— И когда это было?
— Позавчера. Зашли в кафе пропустить по стаканчику. Вид у него далеко не блестящий. Землистый цвет лица. Заморыш да и только! Такое ощущение, будто перед тобой оплывшая свеча. Он опять остался без работы.
— Он объяснил тебе почему?
— А… Заявил, что нет никаких способностей к той работе, которой от него ждут. Так что опять пребывает в сплошной неясности.
Ронан закашлялся, потушил сигарету.
— Еще не совсем окреп. От дыма голова закружилась. Но рассказывай дальше. Он тебе говорил об анонимных письмах?
— Нет. А мне как раз неплохо было бы об этом знать. Тебе следует все-таки сказать мне, что там. Мне, конечно, приятно доставить тебе удовольствие, но всему есть предел.