— Вот те и молодушка! А?
— Ха-ха-ха.
— Не поймали? — одновременно задали вопрос несколько гитлеровцев.
— Ищи ветра в поле!
Офицеры долго хохотали.
К ним лисьей походкой приблизился хозяин ресторана.
— Кстати, — обратился к нему один из офицеров с тонкими светлыми усиками, — сегодня будь начеку. Придет Людвиг, он, как всегда, приведет с собой девочек. Понял? И любит порядок!
Хозяин ресторана раболепно кивнул. Возвратился в ресторан и приказал приготовить стол для взыскательного гостя. 7
Невольно подслушанные «новости» взвинтили нервы Паши. Она не могла забыть, как легко и бездушно гитлеровцы смакуют зверства Людвига. О нем она знала давно. О Людвиге не раз говорили и Виктор и Дунаева. Однажды даже обсуждали план его уничтожения. Так, может, это и есть самый удобный момент для расправы с палачом?
Оставшиеся минуты до конца рабочего дня показались Паше долгими часами. Ей хотелось поскорее увидеть друзей и рассказать все, что она узнала.
После работы Савельева поспешила в парк. В условленном месте встретилась с Виктором Измайловым и Николаем Громовым и передала подслушанный разговор о Людвиге.
— Варвары! Как их только земля держит!
— Если негодяй проживет лишний день, значит, погибнут еще десятки наших товарищей! — возмутился Виктор.
— Что же ты предлагаешь?
Вместо Виктора ответил Громов:
— Я стреляю отлично. Не промахнусь.
— Знаешь его в лицо?
— О, этого я с закрытыми глазами узнаю...
— Ия видела его в канцелярии лагеря! — вспомнила Паша. — Невысокий, с круглым лицом и глубоко сидящими глазами. Шатен. Я слышала, как начальник лагеря называл его Людвигом, когда они просматривали какой-то список узников, и приговаривал: «Не торопись, дружище, растяни удовольствие». Он появлялся еще раз или два. Выпало, как идет, настроение у работников канцелярии сразу портится. Все знали, какой он изверг.
— Раз и ты его знаешь в лицо — уже половина дела, — облегченно вздохнул Громов, — а вторую половину мы с Виктором берем на себя. Условились: операцию «Людвиг» выполняем втроем.
* * *
Вышли на полчаса раньше, чтобы успеть осмотреться. Вечерний Луцк выглядел печальным. В окнах мерцали слабые огоньки. Занавески были задернуты. Но где-то играл баян: кто-то все же веселился. В окне двухэтажного домика, обнесенного ажурной изгородью, стоял букет цветов.
Паша вздохнула:
— Цветы, музыка...
Громов по-братски нежно спросил:
— Не страшно тебе, Паша? Оно, конечно, неприятно убивать даже такого зверя, но ведь мы спасаем жизнь десяткам людей! К этим палачам у меня жалости нет! Сколько буду жить, никогда не забуду такую картину: рядом со мной в лагере лежал на земле паренек лет-двадцати., Артиллерист. Его лихорадило, поднялась температура, он бредил. Губы пересохли, слова не вымолвит. Разболелся он так, что на поверку мы его под руки приволокли. Когда выстроили колонну и крикнули: «Усти-менко!», он ответил шепотом. Его не услышали и при повторном оклике я сказал: «Устименко заболел». Тогда к нему подошел Людвиг, приставил дуло пистолета ко лбу и выстрелил. Раз, другой, третий... Нет, Паша, такое не забудешь! Не может быть у меня жалости к этим изуверам!