Одновременно с Буддой в Персии выступил Зороастр, или Заратустра (650–570), который остро ощущал непрерывную борьбу зла и добра в мире и поэтому учил о существовании двух полярных богов: Ормузда — бога света и добра, и Аримана — бога тьмы и зла. Человек должен содействовать Ормузду в его извечной брани против Аримана; в этом — его, человека, высшее призвание. Таким образом, мы видим у Зороастра понимание Бога как активного, действенного благого Начала, как Высшего Добра. Но то, что он уравнивал силы добра и зла, делало его учение несовершенным.
Среди мировых учителей, выступавших в последнем тысячелетии до Рождества Христова, исключительное место принадлежит мыслителям Эллады. С пафосом, который можно, пожалуй, сравнить только с пафосом библейских пророков, такие философы как Ксенофан и Гераклит Эфесский обрушивались на примитивный политеизм народных верований. Отвергнув эти верования, философы Греции обратились к поискам той Вечной Основы, которая зиждет космос. Восприняв из Египта и Вавилона математику и астрономию, греческая наука быстро развивалась, и перед взором человека вместо прежнего крошечного мирка возникала огромная и разумно-математически устроенная Вселенная. Поэтому философы не могли более ограничиваться простым отрицанием богов или утверждением, что хаос атомов, огня или воды родил мир. Гераклит один из первых заговорил о мировом Разу-ме-Логосе — зиждителе и двигателе всего. Логос слит с природой, но, в отличие от ее текучести и многообразия, он неподвижен и постоянен. В поисках Абсолютного еще дальше пошел Анаксагор (500–428). Он уже отделял Мировой Разум от Природы, которая, по его словам, сама по себе навсегда осталась бы хаосом. Своей вершины религиознофилософская мысль древней Греции достигает в учении Платона (42*7-347).
По Платону, высшая цель и назначение человека — это восхождение его духа по ступеням познания от мира призраков к миру Истинного Бытия, миру идей. Это приобщение к идеальному миру, согласно Платону, возможно лишь потому, что мы сопричаст-ны Вечной Высшей Идее, которая создает космос. Она, то есть Бог, превыше всякого бытия, превыше рассудочного мышления. Душа человека — дитя Бога, она приходит из горнего мира и туда возвращается после смерти тела.
Если для брахманизма или буддизма путь спасения заключался в презрении жизни, в аскетизме, то для Платона и других греческих философов он заключался в познании, в мышлении, в науке. «Без знания геометрии не входи», — гласила предостерегающая надпись над входом в школу метафизики. Погружение в мир математических закономерностей, изучение вечного круговорота мироздания есть, с точки зрения эллинского философа, дело благочестия, истинное богослужение. Благодаря этому греческая религиозная мысль навсегда ограничила сферу своего влияния кружками и академиями. В ней не было той теплоты и любви, которая светилась в гимнах Эхнатона и в стихах индийской Риг-Веды. Эта мистика была, подобно мистике Упанишад, сокрыта от взоров непосвященных. Вместе с Буддой и Лао-Цзы, эллинская философия объявила понятия добра и зла человеческими понятиями, безразличными с точки зрения Вечного Бытия. Брахма и гераклитовский Логос — равнодушные к совершаемым на земле деяниям сущности. Платон объявлял наш мир наилучшим из миров, считая все существующее разумным и необходимым. Это уже как бы возвращение философской мысли к древнему магическому, ритуальному миросозерцанию. Космос и человеческая история вновь рисуются как величественная картина вечно вращающегося исполинского колеса, где ничто не требует изменения, где все прекрасно и находится на своем месте, где, следовательно, нет места и подлинному творчеству человека. Под конец жизни Платон пришел даже к мысли о справедливости рабовладения и провозглашению вечности и неизбежности совершенства в жизни человеческого общества.