1992 — й:
«„Спартак“ испокон веков — команда, где царит особая атмосфера в человеческом плане. Моя заслуга не в том, что я эту атмосферу создал. Это не так. Я просто не помешал этим ребятам объединиться».
1994 — й:
«Еще когда я приглашал этих игроков в команду, сразу сказал им: во всех сложных ситуациях в первую очередь будут учитываться их интересы. Люди для меня важнее, чем деньги… На поле ли, в жизни ли — везде надо оставаться людьми».
2000 — й:
«Вы любите игроков? » — «А зачем их любить? К ним надо относиться профессионально. Этого достаточно».
2001 — й:
«Когда я начинал тренировать, великий Анатолий Тарасов сказал мне:
— Олег, в нашем деле надо уметь «резать мясо»».
Первые две и последние две цитаты — словно крутые берега, между которыми протекла бурная река перемен в личности главного тренера «Спартака». Если в конце 1980-х своей теплотой и естественностью он за год «разморозил» футболистов после сурового мэтра Бескова, то на рубеже веков многие игроки признавались, что годами не получали возможности пообщаться с ним один на один, а нервная и непредсказуемая тренерская реакция на любую фразу или поступок превратила «Спартак» в этакую «комнату страха». При «раннем» Романцеве в Тарасовку запросто приезжали видные болельщики красно — белых из мира науки и культуры (помню, например, как в 1994-м возвращался в город на машине с академиком Станиславом Шаталиным), освежали мозги тренерам и игрокам — а через несколько лет спартаковский лагерь превратился в неприступную крепость, живущую по законам военного времени.
Абсолютная власть, которую получил Романцев и о которой мы поговорим ниже, привела к удивительному результату. Победы продолжали прибывать (мгновенно ничего в этой жизни измениться не может, а тренером Романцев был — именно был — очень большого таланта), и в какой-то момент стратег посчитал, что они будут приходить к нему с кем угодно. А ведь тарасовское «резать мясо» относилось ко времени и ситуации, когда любой кусок этого самого «мяса» можно было быстро и бесплатно заменить по высочайшей разнарядке на столь же качественный «продукт». В хоккейный ЦСКА призывали едва ли не всякого, кто понравился тренеру.
На спартаковской же кухне конца 1990-х таких райских условий не было, но Романцев отказывался это понимать. Вместо кропотливой ручной разделки залихватски рубил сплеча. Об этой рубке мы еще тоже потолкуем.
И в конце концов он срубил сук, на котором сидел.
Своими высказываниями и поведением Романцев создал себе имидж человека не от мира сего, бесконечно далекого от всего нефутбольного. О нем привыкли рассуждать как о благодарном, хотя и своенравном, иногда невыносимом бессребренике, наследнике хранителя клубного очага — Николая Петровича Старостина. Даже эпатирующие высказывания, что, мол, быть дублером футбольного «Спартака» во много раз почетнее, чем олимпийским чемпионом по плаванию и легкой атлетике (такую мысль он высказал в разговоре с журналистом «Спорт — экспресса» Еленой Вайцеховской, между прочим, олимпийской чемпионкой по прыжкам в воду), Романцеву прощали: да, есть в этих словах какое-то пугающее высокомерие и ограниченность, зато он — человек, преданный «Спартаку» и кристально честный перед ним.