Карл встал и вышел в коридор.
— Ассад, спроси, есть ли там в участке кто-то…
Ассад жестом остановил его: телефонный разговор был у него в самом разгаре.
— Да, да, да, — говорил он в трубку примерно с десяток раз.
Карл тоскливо вздохнул и огляделся. На полочке прибавилось еще несколько фотографий в рамочках; в самой середине теперь красовалась одна, на которой были засняты две женщины. У первой был темный пушок над верхней губой, у второй целая грива черных волос, которые закрывали ей голову, как мотоциклетный шлем. Карл догадался, что это тетушки Ассада.
Положив трубку, помощник кивнул на фотографию.
— Это мои тетушки из Хамы. Та, у которой волосы, уже умерла.
Карл ничего другого не ожидал.
— Что сказали в Нюкёбинге?
— Там тоже ответили, что не посылали нам никакого дела. Да они не могли этого сделать, потому что к ним оно не поступало.
— Вот как! А в деле указано, что над ним работали вместе нюкёбингское и хольбекское отделения и разъездная бригада.
— Нет, они говорят, что Нюкёбинг отвечал только за вскрытие, а затем дело было передано в другие руки.
— Да? Довольно странно, мне кажется. Ты не знаешь, в Нюкёбинге есть кто-нибудь, кто состоял бы в личных отношениях с жертвами?
— И да и нет.
— Что это значит?
— Убитые были детьми одного из ассистентов криминального отдела. — Ассад показал свои записи. — Его звали Хеннинг. Хеннинг П. Йоргенсен.
Карл представил себе искалеченную и убитую девушку — постоянный кошмар всех полицейских. Только вообразить, что однажды это окажется твоя дочь!
— Вот оно что! Печальный случай. Зато теперь мы знаем, почему дело возобновлено. За этим наверняка стоят какие-то личные отношения. Что еще?
Ассад откинулся на спинку стула.
— Но больше в отделении Нюкёбинга не осталось человека, который был бы в родстве с жертвами. Он зашел в оружейную комнату и разрядил служебный пистолет прямо сюда, — закончил сириец, потыкав коротким толстым пальцем себе в висок.
Полицейская реформа принесла много удивительного. Округа получили другие наименования, сотрудники — новые звания, архивы переехали. В общем, теперь все только и занимались тем, что пытались сориентироваться и вновь обрести точку опоры. А те, кому это оказалось не под силу, и вовсе бросили службу, преждевременно выйдя на пенсию.
Раньше это было для полицейских делом не шуточным. В среднем срок жизни по окончании изнурительной службы в полиции не доходит и до десяти лет. Хуже обстояло дело только среди журналистов, хотя, вероятно, в этой профессиональной группе причиной смерти становился в основном алкоголь.