В пример можно привести отношения между Куусиненом и Троцким. Вначале Куусинен открыто восхищался Троцким как превосходным организатором, талантливым командиром. Но однажды Троцкий осмелился публично оскорбить Куусинена. Этого Отто ему не простил. Когда впоследствии теория «перманентной революции», выдвинутая Троцким, потерпела крах, когда победителем оказался Сталин, Отто стал рьяным противником Троцкого. Но лишь после того, как тот был окончательно побеждён.
Однажды Куусинен хвалился мне, что за свою жизнь «менял шкуру, как змея, семь раз».
Семь раз менялись его взгляды. В школьные годы он был набожен, много молился, часто ходил в церковь. В Хельсинкском университете он сбросил «шкуру верующего», стал патриотом и националистом. Но потом запил. Затем всерьёз заинтересовался судьбой рабочих, стал политиком, членом социал-демократической партии. Его избрали в парламент. Когда в 1918 году в Финляндии вспыхнула революция, он превратился в марксиста, в страстного сторонника мировой революции. Позднее, уже после нашего разрыва, он убедил Сталина в том, что мировую революцию можно совершить только вооружённым путём.
Он всегда держал нос по ветру, с лёгкостью изменял бывшим своим товарищам. Я не смогла вспомнить ни одного случая, когда бы Куусинен помог кому-нибудь в беде. Единственное исключение — Штанге, о котором я писала во второй главе. Когда в Карелии был арестован сын Отто, он и пальцем не пошевелил, чтобы ему помочь. Через какое-то время его освободил Берия, но слишком поздно, сын был уже смертельно болен туберкулёзом.
Куусинен ничего не сделал, чтобы спасти своих соратников по Коминтерну Мауно Хеймо и Ниило Виртанена. Не помог он и Эйнари Лааксовирта, брату своей первой жены. В начале книги я писала о его неудачной поездке в Германию с попыткой провести валютную операцию. Когда Лааксовирта вернулся в Москву, Куусинен отправил его работать в Карелию. Спустя некоторое время его решили исключить из партии, послали запрос в контрольную комиссию. Зная, что Лааксовирта — шурин Куусинена, председатель комиссии Ярославский обратился к Куусинену. Ответ мужа я видела своими глазами: «…Лааксовирта никогда не был коммунистом и никогда им не станет. Поступайте, как считаете нужным». И Лааксовирта расстреляли как «финского шпиона».
Отто отказывался помогать даже в мелочах. Маннер после своего ареста передал через кого-то из знакомых просьбу, чтобы ему послали тёплое бельё — у него был ревматизм — и немного мыла. Но Отто посоветовал ничего не посылать.
Куусинен был страшно вспыльчив, если кто-нибудь его задевал, он не забывал этого никогда. Раз вечером нам позвонили из Ленинграда: работник ГПУ, по происхождению финн, сообщил, что умер старый товарищ Отто по партии — Эвя. В Финляндии Эвя был когда-то членом парламента от социал-демократической партии. Он участвовал в красном мятеже и позже переехал в Ленинград, стал там одним из руководителей финляндской компартии. Узнав о его смерти, Отто саркастически заметил: «Ну и хорошо! Смерть — это единственное, что он смог сделать для революции». Позже я узнала, что Эвя на каком-то собрании выступил против Отто. Тот его выступления не забыл.