Подойдя к открытой двери, они остановились. В комнате шла жизнь детского садика. До странности тихая жизнь. Дети с серьезными глазами семенили по кругу, прижав пальчики к губам. В центре круга стоял мальчик лет шести. У него не было ноги, он опирался на маленькие белые костыли, детские костылики, и стоял понурясь, как будто задремал стоя. Но, увидев в дверях сестру Бригитту, залился радостным смехом и запрыгал к ней, ловко орудуя своими костыликами, точно это ложка с вилкой. Стало жутковато при виде его ловкости, словно природа в насмешку, по злому, коварному умыслу наделила этого ребенка недюжинной силой воли. Он поспешно протянул мальчику руку и спросил, как того зовут.
– Жан-Клод, – ответил ребенок. – Ножку Жан-Клоду в Ашрафие отрезали. Было совсем не больно!
Сунув костыли под мышку, он потянулся к сестре Бригитте. Провел пальцами по тыльной стороне ее руки и как будто погрузился в мечты.
Лашен был раздавлен. Словно лишь в эту минуту у него отняли иллюзию, которой на самом деле не существовало уже давным-давно. Спустя некоторое время он осознал, что, сам того не заметив, схватился за руку Арианы. Они пошли дальше в самый конец коридора, слева и справа здесь были стеклянные двери большого зала. Он искоса осторожно посмотрел на Ариану, казалось, слышалось ее участившееся дыхание, а лицо напряглось от страха что-нибудь упустить. Сестра Бригитта открыла правую дверь, и они вошла в зал, который был разделен невысокими внутренними перегородками на клетушки вроде боксов. Ариана заглядывала в них лишь мельком, кажется, боялась по-настоящему посмотреть, нервничала, быстро отворачивалась и каждую секунду оглядывалась на сестру Бригитту.
– Вот эти – самые маленькие, груднички. От двух до пяти месяцев. И тот и другой мог бы представлять интерес, если бы в вашем случае были выполнены необходимые условия. – С этими словами монахиня снова бросила взгляд на Лашена, опять проверка, опять подозрения.
Из двух крохотных ртов рвался натужный крик. Ариана быстро отошла прочь от детей, которые «не могли представлять интереса».
Монахиня лишь мимоходом показала им другой бокс, в нем, сказала она, четыре искалеченных войной младенца, их успели вынести из горящих домов в Медаваре.
– Все дети хороши, – бросила она привычно-назидательным тоном, словно Ариана искала у этих детей какие-то различия. Но Ариана казалась лишь озабоченной. В самом деле, она прекрасно владеет собой, подумал Лашен, а в душе ведь переживает и очень боится, потому что из всех детей ей предназначен один-единственный ребенок, один-единственный, которого ей готовы отдать сразу, без долгих формальностей.